— Боюсь, что так п есть.

Естественно, я предположил, что он шутит:

Скажите тогда, Орландо, что означают эти буквы — В. Е. Б.?

Барнс встал, подошел к книжной полке, вытащил потрепанный том и передал его мне. Это была "Теория праздного класса" Торстейна Веблена²⁸.

— Помните?

Я кивнул.

— Несколько лет назад я читал его теорию на вашем курсе. Припоминаете его основную идею?

— Конечно. Основная идея книги в том, что, когда кто-то достигает чрезмерного благосостояния, избыточные деньги он обычно расходует на избыточное потребление, деньги идут на демонстративные траты на приобретение совершенно бесполезных вещей, демонстрирующих лишь его благосостояние.

— Блестяще, Фезерс! Вы излагаете очень хорошо. Демонстративные траты. Вот ключ почти ко всему, что Веблен написал. В этом — сущность нашей выродившейся капиталистической экономики.

Я начинал понимать.

— Так вы полагаете, инициалы В. Е. Б. не являются инициалами вовсе? Они лишь отсылают нас к Веблену?

— Вот именно. Вы, возможно, помните, как много я говорил о Веблене на моих лекциях? Я учился на Веблене. Вся моя дипломная работа здесь, в Чикаго, строилась на Веблене. Мы стали хорошими друзьями, а потом президент Харпер²⁹ выгнал его. Он не был популярен ни у студентов, ни у своих коллег. Я — один из немногих аспирантов по экономике, который высоко ценил его.

— Не было ли это связано со скандалом, в котором оказались замешаны Веблен и жена другого преподавателя университета? Я, кажется, вспоминаю, что ему приписывалось высказывание: "Ну что тут поделаешь, если женщина чего-то добивается?"

— Для Харпера скандал послужил лишь поводом для увольнения, — фыркнул Барнс. — Настоящая причина заключалась в давлении богатых попечителей. Им претили радикальные взгляды Веблена. Конечно, не было ничего особо нового в его фундаментальных воззрениях. Вы находите их у многих писателей древности, особенно у Эпиктета и стоиков. Наиболее явно — у Лукиана. И что такое слова Христа "Не собирайте себе сокровищ на земле", если не прямое и явное изложение мысли Веблена? Эта идея лежит в основе сотен романов. "Ярмарка тщеславия" — чистый Веблен. "Тоно-Бенге" Уэллса весь пропитан Вебленом.

— Не могу не согласиться, — сказал я, улыбнувшись.

— Посмотрите-ка на меня, — продолжал Барнс, — убежденного веблениста. Я усвоил на примере Веблена, что, для того чтобы преподавать в университете, нужно обязательно играть в определенную игру, преподавать консервативную экономику, жить в квартире, со вкусом обставленной, общаться с праздным классом. Но свои убеждения никогда не высказывать, держать их при себе. Я просто не смог дальше преподавать. Я мог говорить о Веблене на своих лекциях, но всегда должен был разбавлять их обязательной долей критики.

— Итак?

— Итак, Фезерс, я стал вором. Возможно, не совсем обычным вором, потому что я крал только самые идиотские, самые чрезмерные, самые нелепые вещи, приобретенные исключительно для того, чтобы показать их. Большая часть вырученных денег — надеюсь, вы мне поверите — пошла на благотворительные нужды.

Я уже перестал чему-либо удивляться.

— Все началось примерно за год до Первой мировой войны, — продолжал Барнс, взгляд его был устремлен в прошлое. — Я был очень молод. Цепочка невероятных событий — я расскажу вам о них как-нибудь — привела меня к неожиданной встрече с главным специалистом по краже драгоценностей в Лондоне. В течение нескольких месяцев он жил в Чикаго под именем Олтемонта³⁰. Мы стали друзьями. Именно он преподал мне большую часть того, что я знаю о благородном искусстве похищения драгоценных камней.

— Но риск, мой дорогой Робин Гуд. — (Я все еще не верил ему.) — Как насчет риска быть пойманным?

Барнс вздохнул.

— Теперь вы касаетесь оборотной стороны моей натуры. Есть, видимо, в ней неутоленная жажда приключений. Она и нашла выход в моей преступной жизни. Как вы знаете, я никогда не был женат. Академическая жизнь уныла. Это был лучший способ, который я мог найти, для того чтобы избежать всепоглощающей скуки.

— Довольно об этом, Орландо, — сказал я с легким гневом в голосе. — Ваша небольшая шутка зашла слишком далеко. Я же все время видел вас, пока вы держали Рубена. У вас не было никакой возможности подменить его.

Профессор вышел из комнаты и возвратился мгновение спустя с предметом, похожим на маленький ремень безопасности.

— Старое приспособление, — сказал он. — Его сделал Олтемонт. Это — то, что игроки называют затяжкой. Они используют его для подмены карт в ходе игры. Конечно, Олтемонт значительно улучшил механизм. С помощью этого механизма я и принес точную — живую — копию Рубена, которую я подыскал, воспользовавшись фотографиями в "Лайфе". Все, что мне теперь требовалось — это отвлечь внимание гостей от моих рук. Первоначально я запланировал отнести черепаху к окну, чтобы осмотреть рубины в естественном свете, но, когда миссис Гискин подошла, ее обнаженный живот оказался именно тем, что мне и было нужно, внимание всех присутствующих переключилось на него. Подмена была совершена молниеносно, и Рубен оказался в правом рукаве моего пиджака.

Исследуя затяжку, я вспомнил, что Барнс сразу отправился вымыть руки, после того как вернул Рубена в аквариум.

— Но они же обыскали вас. Что произошло с затяжкой?

— Она в сливном бачке вместе с черепахой. Она была на дне, вы ее просто не заметили. Сегодня я все забрал: и затяжку, и Рубена.

— И где же Рубен теперь?

— А как вы думаете?

Я пошел в ванную комнату и снял крышку. Рубен, совершенно счастливый, шлепал среди прокладок. Я увидел те двенадцать углублений в панцире, где были когда-то рубины.

Когда я возвратился в гостиную, Барнс всматривался в умирающий огонь.

— Орландо, — спросил я, — почему вы мне рассказали?

Он пожал плечами.

— Не знаю, Монте. Возможно, я становлюсь старым и сентиментальным. Но прежде чем умереть, я должен был разделить свою тайну с другом.

Я ничего не сказал.

— Это — мое последнее преступление, Фезерс. Высокое давление уже не позволяет мне справляться с такими нагрузками. Я пошел на это дело главным образом потому, что великолепный Рубен — это красивое завершение моей карьеры на самом ее пике.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Вы читали "Гроздья гнева"?

— Да.

— Там есть чудесная глава о черепахе. Для Стейнбека черепаха — олицетворение бедноты. Неторопливое, с трудом передвигающее ноги старое существо ползет через современную автостраду, грозящую гибелью под колесами грузовиков и автомобилей, но оно все равно продвигается вперед. Терпеливые бедняги. Благослови их Господь. Они всегда с нами, несмотря на прогресс в области технологий и чудеса современной науки. Как украшенная драгоценными камнями черепаха Гюисманса, Рубен стал для меня метафорой. Небольшая рептилия буквально несет на