Наконец мы добрались до Кунерсдорфа. Этот маленький городок ничем не напоминал своего знатного тезку, у стен которого русские войска в 1759 году разбили войска Фридриха II. Но за этот маленький Кунерсдорф сражение шло жаркое. Мы попали в расположение 150-й дивизии. Ее полки были выведены во второй эшелон для пополнения. Большая группа молодых, бледнолицых ребят стояла в большом дворе фольварка. Многие из них недавно освобождены из концлагерей и теперь рвались в бой. Я подошел к одному из них и разговорился. Звали его Николай Бык, родом из Сумской области Кролевецкого района, из хутора Жабкина. В 1942 году его угнали немцы; больше двух лет он скитался из лагеря в лагерь, трижды бежал и трижды был пойман, а вот после четвертого побега, спрятавшись ночью в лесу, утром явился на передовые позиции наших войск.
Дивизия уже сутки отдыхала, но к вечеру приехал в расположение штаба дивизии командир корпуса генерал С. Переверткин и сказал:
— Отдохнули? Хватит! Завтра переходите в первый эшелон.
— Есть! — ответил комдив В. Шатилов.
— Двигаться будете вот куда, — комкор показал карандашом по карте. — Претцель. Понятно?
— Ясно, — ответил комдив.
20 апреля с утра полки дивизии вышли на передовые позиции и вступили в бой за Претцель. Кунерсдорф опустел. В полдень ко мне подошел полковник с артиллерийскими погонами и сказал:
— Вы корреспондент? Поедемте со мной… Сейчас будут стрелять из дальнобойных по Берлину.
— По Берлину? — переспросил я.
— Да, садитесь.
Я был один, так как Горбатов часом раньше уехал в штаб корпуса к Переверткину.
Наша машина мчалась по дорогам соснового леса, прикрывавшего Кунерсдорф с запада. Был хороший, солнечный день. Желтые стволы сосен, казалось, стояли сплошной стеной.
Машина вырвалась на большую поляну, и в стороне от дороги, под тенью деревьев, мы увидели батарею.
Полковник соскочил с машины и подошел к батарейцам.
— Кто командир батареи? — спросил полковник.
— Я, — ответил старший лейтенант и козырнул.
— Приготовьте орудия к огню по Берлину, — спокойно сказал полковник. — Где ваша карта?
Командир батареи вынул из планшетки карту и раскрыл ее.
— Вот видите? — спросил полковник, — район Сименсштадт… Давайте пальнем туда… Пусть привыкают…
Через несколько минут наводчики орудий, заряжающие, подносчики снарядов, усталые после долгих боев люди, стояли у своих орудий и ожидали приказа.
Наступила необыкновенная тишина. Будто мир сошел на землю. Но тут раздался громкий, взволнованный голос командира батареи:
— По Берлину, за наших замученных матерей, жен, детей, за братьев и сестер… о-о-о-огонь!
Это было 20 апреля в 13 часов 50 минут.
И люди, исполняя такую долгожданную, тронувшую их сердца команду, дернули шнуры.
Удар, треск, один, другой… Молнией блеснули голубые огни, и тяжелые снаряды, разрывая воздух, свистя, уходили в сторону германской столицы. На некоторых снарядах мелом было написано: «Капут».
Все, не отрываясь, глядели на запад.
Томительно проходили секунды. Наконец, спустя примерно минуту, послышались разрывы снарядов. Зарево пожаров покрылось светлым, красноватым дымом. Незабываемая картина огромного кипящего и пылающего котла…
— Начало есть, — сказал полковник и поздравил прислугу орудий с первым огнем по Берлину. Я, журналист, тоже считал себя счастливым. В моем блокноте тех дней аккуратно нарисовано расположение орудийных батарей и у каждой из них фамилия офицера. Это была артиллерийская бригада, которой командовал полковник Андрей Павлович Писарев.
В его бригаде три дивизиона по три батареи. В их составе 122-миллиметровые пушки и 152-миллиметровые гаубицы. Большая сила! Эти орудия под командованием майоров Чепеля, Демидова, Святых, Максимова, Верешко, капитана Миркина были пробивной силой в боях на Одере и вот теперь получили почетный приказ открыть огонь по Берлину.
В тот день из уст в уста переходило стихотворение, сочиненное старшим лейтенантом В. Оболенским тут же, в бригаде. Вот только несколько строк из него:
Вечером в «Правду» по военному телеграфу ушла моя корреспонденция «Огонь по Берлину». Лаконизм и простота заголовка, мне казалось, выражали всю значительность момента — начала штурма германской столицы, смысл написанного мелом на снаряде слова «капут».
…Поздно вечером я встретился с Борисом Горбатовым у комкора Переверткина. Генерал знал писателя давно, а его книгу «Непокоренные» рекомендовал раздавать и читать вслух в ротах и взводах.
В домик часто заходили офицеры. Точного доклада о бое, который шел за Претцель, не было. И генерал был недоволен.
— Неужели еще не взяли? В чем дело? — удивлялся он.
Очень скоро начальник штаба донес: «Претцель взят». Генерал повеселел и тут же добавил:
— А я и не сомневался.
В комнату вошел молодой, стройный генерал. Это был командир 150-й дивизии Василий Митрофанович Шатилов. Он поздоровался и начал рассказ о претцельском наступлении.
— Тяжелый был бой? — спросил комкор.
— Нет, — спокойно ответил Шатилов, — короткий.
— Что же, противник не принял боя?
— У меня создалось впечатление, что немцы не ставили перед собой цели задержать нас на рубеже… Видимо, сохраняют силы для уличных боев в столице.
Генералы спокойно обсуждали итоги дня, который был поистине историческим.
И еще одно событие глубоко взволновало меня тогда — встреча с Максимом Чубуком. Но прежде чем рассказать о ней, вернусь немного назад.
Еще зимой я приехал в расположение дивизии генерала Казаряна, в район Вильбальна в Восточной Пруссии. Белый густой туман спустился до самой земли и закрыл ряды лип, кирпичные сараи, разбитые дома. Все кругом казалось заброшенным.
Дивизия Казаряна перешла государственную границу Германии у Ширвинта и Эйдкунена и вела бои уже на немецкой земле. Войска располагались в прифронтовых фольварках.
В тот утренний час на фронте было тихо. Я зашел в первый попавшийся мне блиндаж — в подвал некогда добротного, но разбитого дома, которых тысячи в Восточной Пруссии. Это своеобразные маленькие крепости, предусмотрительно построенные в пограничных районах. Какой-то солдат, разложив карту на кирпичном полу, лежал на ней животом. Увидев меня, он вскочил. На карте стояла большая лампа. Ровные лучи света бросали из-под белого абажура мягкий свет на голубой залив Данцигской бухты, на поля, леса, реки Восточной Пруссии.
Передо мною стоял ладный парень. Сначала он держался официально и на все вопросы отвечал: «да», «нет», «так точно», а затем постепенно отошел, стал улыбаться. Он сказал, что родом из Малиновой Слободы, украинец, жил два года под немцами, убегал к партизанам, создал тимуровский кружок, а вот теперь в армии.
— А что ты ищешь на карте?
— Местечко Веприц.
— Зачем оно тебе?
— Нашу Маринку немцы угнали туда. Она там батрачит у каких-то Мюллеров… Вот я искал Веприц.
— Нашел?
— Примерно. — Наклонившись, он показал маленькую точку неподалеку от Ландсберга, на реке Варте.
Солдат взял палку и, положив ее на карту так, что она соединила Вильбальн и Веприц, провел