Из больницы позвонили, и сообщили, что маме стало хуже. Таня только пришла с работы, и планировала лечь спать – обучение шло полным ходом, и за неделю она получила не только зарплату, но и чаевые, которые позволили продолжить лечение.

Не задумываясь, она скинула пижаму, натянула джинсы и майку, плеснула в лицо водой, прошлась пудрой под глазами – мама не должна видеть ее не выспавшейся и загнанной, и рванула в больницу поймав такси. Не разбирая дороги, бегом взлетела на третий этаж и вошла в палату. Следом за ней вошел доктор. Мама лежала под аппаратом искусственного дыхания. Доктор взял Таню за руку и усадил в кресло:

– Мы считаем, что шансов слишком мало, Татьяна. Я бы хотел пообещать вам хоть что-то, но знаю какая вы сильная, и в данном случае лучше говорить правду.

– Сколько?

– Процентов десять, но даже при них, она останется инвалидом – операцию делать нельзя – открылись новые процессы, – он глубоко вдохнул.

– Другая больница? – с надеждой посмотрела она на него.

– Нет, это не лечится, вернее, уже поздно.

– Что можно сделать? – слез у нее не было – в сложных ситуациях ее мозг начинал работать как машина, полностью выключая эмоции, за это мама называла Таню идеальным воином.

– Немного продлить жизнь, обезболить, и подарить ей общение.

– Я могу немного украсить палату, ну… сделать ее более домашней? И… прошу вас не говорить ей о том, что сказали мне, просто вы скажете, что лучше остаться под наблюдением. Никаких сочувствующих взглядов и болтливых медсестер. Я заплачу за все.

– Конечно, мы не будем мешать. А медсестры… я приставлю к ней самых опытных, – доктор благодарно мне улыбнулся – меньше всего он хотел сейчас моей паники, истерики, или обвинений в свой адрес. – Отдохните, я сам позвоню вам, когда она придет в себя. Она не будет знать об обезболивающих – мы будем ставить ей уколы под видом витаминов.

– Сколько у нее времени?

– Думаю, пара недель, не больше. Потом органы начнут отказывать... Это будет быстро — два-три дня. Вечером мы будем давать ей снотворное, чтобы вы могли уйти на работу.

– Я вас поняла. И благодарна за все, что вы делаете. Я вернусь сюда с покупками через три – четыре часа.

Закупив красивые шторы, скатерть, цветы в горшках, Чайные чашки, чай, кофе, несколько симпатичных тарелок и новый халат, Татьяна вернулась в палату к маме. Медсестра помогла  преобразить ее – сделать  более похожей на комнату.

Заснула Таня на кушетке, что накрыла домашним пледом. Было часов пять, а в десять  нужно было поехать на работу. Проснувшись, написала маме записку, описала что ей придется задержаться, чтобы проставить новое лекарство и витамины. Доктор позвонил в семь утра – мама пришла в себя. Она уехала в клинику, не дожидаясь конца смены – Гоша и Борис были в курсе, и не препятствовали.

– Это чего же ты удумала? Украсила здесь все, – начала было мама.

– Это не я, это клиника. Они решили поменять концепцию – сделать палаты более домашними. Говорят, им спонсоры какие-то денег подкинули, – отмахнулась Татьяна, и принялась рассматривать, восхищаясь тем, что делала сама прошлым утром.

– Может домой все же? Я уже и хожу, и не болит ничего – хорошее лекарство.

– Мамочка, теперь я весь день буду с тобой здесь – раз уж тут так удобно, и душ, и кушетка с матрацом, утром буду спать, а потом мы с тобой как обычно – будем чаи гонять, болтать, смеяться, я буду петь тебе свои новые песни.

– Это чего же ты, из-за меня в больнице только ночные смены будешь брать?

– Да нет, мам, просто я пока новенькая, вот меня и ставят куда им удобно, ну, ничего, ночью поспокойнее, как говорится, начальства нет, и работа движется лучше, да и платят за ночь намного больше, - ответила Таня. Мама не знала, что Таня больше не акушер, а бармен.

Так они прожили ровно три недели – мама на целую неделю обманула свой срок и доктора, который, к слову, оказался хорошим актером, и заходя каждое утро, делал вид, что просматривает ее анализы, и восхищается поправкой.

Похоронила маму в ее деревне, Танч долго не могла плакать, не могла принять тот факт, что осталась одна. Мама была всегда, и занимала огромное место в ее сердце, вернее, всё место.

Через два месяца пришло смирение, а вместе с ним и жалость к себе, вот тогда-то она и познакомилась с Костей.Она просто пела, готовя ужин, а он услышал ее голос.

После того дня, как он подвез ее на работу, она запретила себе думать о нем, потому что ничего хорошего от этой золотой молодежи  ждать не приходилось – чего от нее взять? Ни гламура, ни «кутюра», как говорила о их семье мама. Но он постучал в дверь спустя пару дней:

– Привет, соседка, уж больно вкусно пахнет в подъезде, да не только в подъезде, но и на улице – окно у тебя открыто, – сказал Костя, появившийся за дверью.

– Обычные голубцы, – пытаясь не выдать смущение, ответила Татьяна, не понимая, что делать дальше.

– Угостишь? У меня вот, как говорится, к голубцам, – он вынул из-за спины бутылку дорогущего шампанского.

– С этим нужна клубника, выращенная эльфами, и политая слезами фей, не меньше, – хмыкнула Таня. – а не голубцы.

– Точно, – ударил он себя по голове ладонью. - Ты же бармен!

– Да, и акушерка, но могу уверить вас, вы точно не беременны. Еще какие-то