С моей точки зрения, не было особого различия между социалистическим движением, националистическим движением и жестокими разборками на черном рынке. Социалисты, националисты и рыночные громилы – все они были похожи друг на друга. У каждого была своя «японская биография», и все они были неимущими. Они просто стремились обеспечить себе право на существование. А это означало борьбу за власть.
В Ассоциации мой отец был известен под кличкой «Тигр». Неудивительно. У него был свой «спецназ» – преданное ему уличное хулиганье, группа молодых людей, собиравшихся где-нибудь у захудалых лавчонок, разводивших в жаровнях огонь и весь день лакавших дешевое спиртное. Не знаю, обсуждали ли они проблемы черного рынка или же просто ждали, когда их позовут на очередные разборки, но в тот момент, когда в них возникала необходимость, они появлялись мгновенно.
В конце концов расчеты моего отца рухнули. «Всеобщая Ассоциация корейских жителей» была причислена к террористическим группам и была расформирована в 1949 году (в 1955 году возобновила свое существование – уже под контролем спецслужб КНДР. – Прим. ред.). Многие члены Ассоциации попытались перейти в «Миндан», но времена изменились. К тому времени власти восстановили общественный порядок, и надобность в людях, подобных моему отцу, то есть, в драчливых и необразованных уличных бойцах, – просто-напросто отпала. Союзу потребовались квалифицированные управленцы, администраторы, люди образованные, а мой отец даже читал с трудом. И я часто спрашиваю себя, может быть, именно то, что его отказались принять в «Миндан», в конечном счете и заставило его поверить всем этим обещаниям о райской жизни в Северной Корее?..
И теперь я вспоминаю о многом, о давно позабытых событиях. Иногда мне кажется, что лучше бы о них вообще забыть и не вспоминать никогда.
У меня было три младших сестры – Эйко, Хифуми и Масако, – но мы почти никогда не жили вместе в Японии. Поскольку наша семья была ужасающе бедна, нас разлучили и раскидали по домам наших родственников, разделив, таким образом, заботу о нас поровну между всеми. Все поменялось в тот год, когда я заканчивал начальную школу – тогда мы все вместе переехали в район Накано в Токио. Мой отец решил получить работу на стройке. Так он, во всяком случае, утверждал. Что я помню, так это то, что мы буквально сорвались с места. У нас даже не было времени, чтобы попрощаться с нашими соседями, и, кроме того, мы оставили нашу бабушку, которую очень любили.
Хотя я сначала волновался по поводу отъезда – ведь пришлось враз отказаться от привычного образа жизни, от родных мест и сломя голову нестись в неизведанное, но на первых порах после приезда я был даже доволен нашей новой жизнью. Мы зажили нормальной семьей. Вставали все вместе по утрам и по вечерам ложились спать. Мы вместе ужинали, и у нас установился даже некий семейный режим. Эти мелочи очень много значили для меня. В конце концов именно мелочи, как и любовь друг к другу, обычно и сплачивают семьи. Но этот счастливый период разлетелся в прах, едва начавшись, – звериная натура отца снова взяла верх почти сразу после переезда. Он озверел даже сильнее.
Через считаные недели после нашего прибытия отец стал снова пить. Каждый вечер дома он напивался так, что его лицо превращалось в жуткую гримасу. Мать прятала нас с сестрами в соседней комнате. Мы сидели там и, не в силах ничего изменить, слушали брань оскорблявшего мать отца, звуки ударов, ее мольбы, плач и крики. И так каждый вечер. Я почти не понимал, что он там ей говорил, но она никогда ему не перечила. Она просто кричала. Несколько раз я пытался ворваться в комнату, чтобы остановить отца. Даже укусил его за ногу однажды. Но он просто пнул меня, и я упал. Моя мать упала на меня сверху, пытаясь прикрыть меня собой.
В конце концов эти сцены надоедали отцу, и он нетвердой походкой уходил из дома. А мы с матерью сидели на полу и тихо плакали.
Однажды ночью один из соседей услышал ее крики и решил вмешаться. Мой отец на мгновение растерялся, он явно не ожидал ничего подобного, но потом схватил этого парня за горло, прижал к стене и избил до потери сознания. С тех пор к нам никто больше не приходил.
Именно тогда обстановка в доме стала просто невыносимой. Отец возвращался домой поздно вечером, будил мать и начинал ее избивать. И так каждую ночь. Как же я боялся, видя его перекошенное злобой лицо. Лицо маньяка. Демона. Я долго не мог после этого заснуть. Это страшное лицо стояло у меня перед глазами. А когда я все же засыпал, оно преследовало меня в кошмарах.
Потом наступила самая ужасная ночь. Это было осенью. Мне было лет 12–13. Мой отец явился домой мертвецки пьяным, как обычно. Но на этот раз он ничего не сказал. Он направился в кухню и вернулся оттуда с кухонным ножом в руке. Приставив лезвие к горлу матери, он заставил ее выйти. Я решил пойти за ними.
Спрятавшись в кустах, я стал наблюдать. Отец повел мать по крутому, изрытому ямами холму. Здесь строители добывали песок и грунт. Я шел за ними по пятам. Отец подвел мать к краю обрыва. В темноте угрожающе поблескивало лезвие ножа. Он, заорав, с силой толкнул ее. Мать сначала рванулась назад, а потом стала падать вниз. А отец секунду или две постояв с ножом в руке и поглядев вниз, повернулся и пошел к дому.
Я, не помня себя, помчался к обрыву. Перемахнув обрыв, я соскочил вниз. К счастью, грунт был мягкий, песчаный. Мать в окровавленной одежде лежала внизу. Приподняв ее, я завопил: «Не умирай! Не умирай! Ты не умрешь, нет, ты не умрешь!» Несколько мгновений спустя она пришла в сознание. Я обнял мать, и она сказала: «Масабо, я должна уйти. Ведь он убьет меня, если я не уеду. А ты должен быть сильным». Я, вдруг