Забытая детская игрушка. Сколько слез было пролито из-за потери? Крем от целлюлита, крем от морщин, лекарство от запоров, геморроя – холодильник тоже хранит много человеческих тайн. Они у всех одинаковые. Из ящика в коридоре вываливаются туфли на высоченных каблуках с силиконовым вкладышем, чтобы было удобнее ходить. Рядом – мужские ботинки с ортопедической стелькой. Я думаю, почему эти люди – муж и жена – не смогли поговорить о вкладышах и стельках? Может, не развелись бы? Зачем оба страдали? Ради чего? Чтобы потом иметь на полке солнцезащитный крем пятьдесят плюс и масло для загара? Крем, судя по дате производства, явно от бывшей жены, а масло – от молодой возлюбленной, не боящейся преждевременного старения. Природные молодость и естественный загар – верный афродизиак. Ничего привлекательнее в косметологии еще не изобрели.
Арендные квартиры все-таки честнее. Заплатил, и живешь. Когда тебя пускают «пожить» – это всегда жизнь взаймы, что ли. Ты понимаешь, что хозяин тешит собственное самолюбие, делая широкий жест. И ты, воспользовавшись щедрым предложением, обязан быть благодарным. Иногда это действительно искренне, от всей души и сердца, а иногда нет. Бывает, что хочется спросить – сколько заплатить, чтобы не ехать? Только ты уже там и обязан выказывать благодарность, раз уж согласился на подобную сделку.
В детстве я копалась в чужих огородах, пропалывала чужие палисадники, стояла на рынке и торговала чужой черешней, которую надо было непременно продать. Закатывала соленья и компоты, выставляла банки для просушки на заборе, кормила кур, мела двор. Мама научила меня не быть благодарной, а выживать, то есть работать. Делать то, что требовалось хозяевам, – мыть, драить, пропалывать. Если живешь бесплатно, все равно плата потребуется. Работаешь за кров.
– Зачем ехать куда-то, если мы не можем за это заплатить? – спрашивала я.
– Разве тебе плохо на море? – удивлялась мама.
Да, мне было плохо, потому что моря я не видела. А когда появлялось свободное от бытовых хлопот время, уже ничего не хотелось – ни моря, ни дискотек, ни прогулок. Только лечь и уснуть, не приходя в сознание от усталости. Мама могла жить бесплатно, выиграв для хозяев квартиры дело как адвокат. Разделив другую жилплощадь, например. За это ей разрешали пожить месяц-два. Но ее усилия, работа, время не стоили той халупы, которая доставалась нам для проживания. Мама радовалась, я не понимала. И сейчас не понимаю. Лучше заплатить и стать хозяйкой хотя бы на две, три недели, чем жить на этих самых птичьих правах.
Сын смеется, что я перед приходом домработницы все убираю, меняю полотенца и постельное белье, выношу мусор, чищу духовку и плиту. Меня так приучили с детства, когда никаких домработниц и уборщиц не существовало. Мама решила, что нам пора переезжать в другой город, и я стирала следы нашего пребывания – отмывала, зачищала. Мне всегда было жаль наших сковородок и кастрюль, поэтому я засовывала в них свои вещи и укладывала в чемодан. Осенняя куртка прекрасно помещалась в кастрюлю. А в половник можно запихнуть колготки. Когда мы уезжали, я всегда плакала. Мне было жаль оставлять купленный нами чайник или полотенца. Я тяжело расставалась не с местом, а с бытом: ножами, вилками, тарелками. Мама отмахивалась, говорила, на новом месте мы все купим новое. Новое – это ведь хорошо! Зачем так убиваться по старой сковородке? Я твердила маме, что у этой сковородки самая удобная ручка, на ней никогда ничего не подгорает и она самого нужного размера. Мама, увлекшись работой, не готовила, предоставив это мне, поэтому про сковороду ей было неинтересно. А про новую жизнь на новом месте – очень. Она всегда верила, что новый город, поселок, дом, квартира, принесут ей счастье. Вот именно там она наконец его и обретет, раз уж старое место принесло лишь разочарование.
Так получилось, что у меня эта вера отбита с детства – новое место может принести новые проблемы, заботы, хлопоты, поэтому я так цепляюсь за чашки и ложки. А еще ножи, которые должны резать, а не стоять красиво, как декорация, на кухне. В съемной квартире найти подходящий нож – та еще проблема. Не для всех, конечно же, но для меня – колоссальная.
С возрастом это становится важным. В молодости да – все легче, проще. Но когда ты уже отстроил свой дом, причем несколько раз, перетащил весь любимый скарб, прибил все гвозди и подобрал все полки, расставил на них книги, очень тяжело выдирать эти гвозди и вбивать новые. Иногда на это просто не хватает моральных сил.
Мы до сих пор с мамой разные. Она в свои семьдесят четыре года хочет затеять очередной бессмысленный ремонт или поменять надоевший диван. Я сохраняю, реставрирую, покрываю лаком, шью новые чехлы на старую мебель, которую когда-то выбрала. И я помню, как покупала каждый стул в своей квартире, каждую табуретку. Наверное, поэтому мне близок деревенский уклад, где ничего не меняется годами, десятилетиями. Рынок как находился на площади, так и находится. Приедешь в село через тридцать, сорок лет, дома не узнаешь, но рынок будет на том же месте. И торговец мясом, точнее его сын или уже внук, окажется за тем же прилавком.
Да, человек удивительное существо – он привыкает, приспосабливается. И я тоже. Но иногда что-то прорывается из детской памяти. Если в детстве я поливала огород хозяев, сдавших нам с мамой жилье на лето, я буду поливать цветы в любом доме, где окажусь. И в любом городе ищу рынок, знакомлюсь с мясником, выбираю, у кого покупать овощи и фрукты. Но всегда хочу вернуться домой – к своим чашкам и плошкам, на свою кухню. Взять кухонное полотенце в руки, повязать фартук и почувствовать себя хозяйкой дома. Я что – птичка? Это фраза той самой тети Нины. У нее была взрослая дочь, жившая в другом городе, которая периодически приглашала свою маму приехать – в отпуск, отдохнуть, повидаться. На деле же – посидеть с внуками. Тетя Нина говорила, что очень хочет повидаться, но не хочет спать на раскладушке в детской комнате. И не хочет сидеть с внуками, пока дочь