– А что ты сердишься? Я просто спросил.
Сели завтракать. Я даже нашла мультики по телевизору. Муж закатывал глаза, заламывал руки.
– Это не дело, нельзя перед школой смотреть мультфильмы, мы так никогда не выйдем, – прокомментировал он. – Ладно, сегодня можно.
– Ты же сам наверняка завтракал подо что-то, – сказала я заполошному мужу.
– Я завтракал под «Пионерскую зорьку»! Под радио, а не под телевизор!
– А я завтракала под Пугачеву на пластинке… – вспомнила я.
– А зорька и Пугачева – это кто? – спросил сын. – А пластинка – это что? А пионерская – это какая?
– Вася, доедай, я тебе потом все объясню, – сказала я.
– Нет, все-таки под телевизор нельзя, – стоял на своем муж.
– Хорошо, давай ему «Эхо Москвы» включим или диск с классической музыкой поставим, тогда он точно до школы не дойдет – уснет за столом…
– Я же о другом говорю… Я же не против… просто мультики можно и в другое время посмотреть!
– Отлично. Давай ребенок будет завтракать под «Евроньюс»!
Вася, пока мы препирались, уснул.
– Вася, ты помнишь, в каком классе ты будешь учиться? – разбудил его вопросом муж.
– В первом «А», – устало ответил ребенок. Этот вопрос муж задавал ему каждый день, думая, что если сын пойдет в другой класс или забудет букву, то случится что-то страшное. – А когда я буду учиться в первом «Б»? – спросил Вася.
– Никогда. Всегда будешь учиться в первом «А», – сурово сказал муж.
Вася зарыдал. Я бросила тушь, которой пыталась накрасить ресницы, чтобы не попасть спросонья в глаз, и побежала выяснять, что случилось. Ребенок рыдал и кричал, что он не хочет всю жизнь учиться в первом «А». Муж скакал вокруг сына и говорил, что он не то имел в виду, не так выразился.
– А мама мне рассказывала, что она и в «А» училась, и в «Б», и даже в «Д» классе, – всхлипывал Василий, – а бабушка сказала, что моя мама вообще потом не училась, а валялась с книжкой и даже завтракала в постели. И в школу ходила два раза в неделю. И что все равно она самая умная была.
– Маша, – подошел ко мне муж, – скажи нашей бабушке, чтобы она не рассказывала внуку про… про…
– Про что?
– Про все! Ему еще рано это знать!
Я успокоила Васю, пообещав ему все буквы на свете.
– Вася, а как зовут твою первую учительницу, помнишь? – опять пристал к сыну муж.
– Помню, – ответил Вася и задумался.
– Ну?
– Александра Светлановна.
– Может, все-таки Светлана Александровна?
– Может быть, – легко согласился Вася.
– Маша, а им покажут, где там туалет? – обратился муж ко мне.
– А как ты думаешь?
– А у них там будут шкафчики для одежды?
– Нет, крючки будут.
– А почему не шкафчики?
– Слушай, отстань, а?
– А они будут руки перед завтраками мыть? А на переменах за ними будут следить? А у них есть дежурный врач на случай, если Вася упадет или ударится?
И тут до меня дошло – муж просто боится идти в школу. Он нервничает, поэтому орет все утро. Мне его даже жалко стало. С другой стороны, я тоже нервничаю, но не ору же.
– Пожалуйста, успокойся, – попросила я мужа, – ничего страшного, быстро сходим, вернемся. Я буду тебя за руку держать, чтобы ты не боялся.
Я помогла сыну одеться – белая наглаженная рубашечка, брюки, новые ботинки.
– Маша, посмотри, у него же все лицо в шоколадном йогурте, – сказал муж, – надо умыться.
Вася двумя привычными движениями – белыми рукавами рубашки – стер остатки йогурта.
– Вася! – в панике заорал муж.
– Ничего, все равно в куртке, не видно, – махнула рукой я.
– Как это не видно? Вы что, совсем уже? – Муж чуть в обморок не свалился. – Надо переодеваться. Срочно. У нас есть запасная белая рубашка? Почему у нас нет запасной белой рубашки?
Я тем временем уже успела переодеть сына в чистую рубашку. Мы стояли в прихожей. Вася держал белые хризантемы.
– Пойдем, пойдем, – торопил сын.
– Сейчас. Я еще не готов, – отвечал муж, который встал раньше всех и собирался тоже дольше всех. Он один раз снял ботинки и пошел за мобильным телефоном в комнату, потом ходил за ключами, потом за носовым платком…
– Не волнуйся ты так, – сказала я.
– А я и не волнуюсь! – заорал муж.
Во дворе школы толпились дети с родителями. Собирались, как я и думала, минут сорок. Детей построили по парам и сказали, что сейчас пойдем. Через десять минут еще раз построили. И еще через десять минут.
– Мама, – закричал мальчик, – у меня букет тяжелый! Можно я его уже отдам учительнице?
– Нельзя, – сказала мама.
– Вот же учительница. Пусть возьмет и сама держит. А то я больше не могу, – возмутился мальчик.
– Рано, – ответила мама.
– Посмотрите, у меня глаз нормальный? – обратилась ко мне другая родительница.
– Да, все в порядке, – ответила я.
– А то букетом в глаз попали, – пояснила она. – Ой, смотрите, девочка в гольфиках. У нее же ноги синие и в пупырышках. Мамаша с ума, что ли, сошла? Я на своего колготки надела. Холодно же.
А дети тем временем не могли оторвать взгляд от гипса учительницы. Из гипса торчали посиневшие от холода пальцы с красным педикюром.
– Сколько еще здесь стоять? – спросил мальчик у всех взрослых сразу. Он держал за руку девочку, которая сладко спала стоя. Ровненько стояла и спала, прижавшись щекой к букету. Глядя на нее, я тоже начала позевывать. – Я не хочу стоять, я хочу уже в класс, почему мы не идем? – возмущался мальчик.
– Видишь, все стоят, никто не ноет, – попыталась подбодрить его мама.
– Ну и что? А я буду ныть. Я посидеть хочу.
– Перестань себя так вести.
– Не перестану. Все, я пошел сам. – Ребенок отцепился от спящей девочки. Та открыла глаза, поморгала и опять заснула.
– Ладно, – сдалась мама мальчика, – потерпи еще немного, а потом мы пойдем в детский магазин покупать тебе подарок. Договорились?
– Большой? – уточнил мальчик.
– Средний.
– Я тоже хочу подарок, – сказал Вася.
– И я хочу, – проснулась девочка.
– И я, и я, – пронеслось по шеренге.
– Будет, все будет, – дружно зашипели мы, мамы.
– А подарки каждый день после школы будут? – уточнил тот мальчик.
– Нет, не каждый, – сказала мама.
– А почему?
– Потому что подарки дарятся только по праздникам.
– А когда следующий праздник?
– Когда ты школу закончишь, – ответила мама и, подумав, добавила: – на одни пятерки и четверки.
Дети этот диалог слушали внимательно.
– А сколько еще учиться? – спросил Вася у мамы мальчика.
– Долго. Одиннадцать лет, – ответила мама.
Мы сделали большие