– Привет, меня зовут Манхэттен. С удовольствием бы вас поцеловала, но я мокрая, только что вымыла голову.
Она крутанулась, словно танцуя, в сторону музыкального шкафа. Шик сплюнула жевательную резинку в пепельницу и показала пальцем на свою кольдкремовую подружку.
– На прошлой неделе у Манхэттен были мозги. Она променяла их на пергидролевые волосы.
Манхэттен вырубила Бенни Гудмена и отвернулась к овальному зеркалу, рассматривая свою измазанную мордашку.
– …А это Хэдли, – продолжала Шик.
Ее он до сих пор не замечал. Сидя по-турецки на пуфе у камина, где языки пламени подбирались к незадачливому полену, упомянутая Хэдли держала в обнимку круглую тыкву и выковыривала из нее мякоть острием огромного, очень похожего на саблю ножа. Не поднимая головы, она удостоила его движением руки – нечто среднее между взмахом крыла и прострелом плеча. Очевидно, это было приветствие, и молодой человек вежливо поздоровался.
Шик маршевым шагом пересекла гостиную и включила радиолу, тем самым позволив узнать, что Джуди из сериала не в чем пойти на Хэллоуин со своим женихом Делмером и у нее осталось девять минут, чтобы раздобыть карнавальный костюм.
– Добрый вечер, – отважился молодой человек. – Меня зо…
– Шик? Ты еще не одета? – осведомилась Манхэттен. – Я думала, тебя сегодня пригласил Ромео.
– No, signora. С Ромео у меня finito.
– Третий разрыв за четыре месяца, – пробормотала себе под нос Хэдли. – И почему же на этот раз? – спросила она вслух.
– Ха! – фыркнула Шик. – Если бы парни так радовали, как палантин из розовой норки…
– Расскажи-ка нам! Со всеми подробностями, пожалуйста.
Все обратились в слух.
– Ох, все они одинаковы, – вздохнула Шик. – Только галстуки меняются.
– Он с тобой порвал? Или ты с ним?
– Добрый вечер, – повторил погромче молодой человек. – Меня зовут Дж…
– Уважающая себя девушка должна порвать немедленно, если ухажер дарит ей рожок для обуви!
– Рожок для обуви? Ромео подарил тебе рожок для обуви?
– Из чистого серебра. Тяжелый, как чушка. Я отказалась, а вы как думали? У меня есть принципы.
– Зря, могла снести его в ломбард. Хватило бы на палантин из розовой норки.
– На первых свиданиях Ромео дарил мне фиалки.
– Ну, когда понадобится надеть лодочки, фиалки тебе точно не пригодятся, – заметила Манхэттен.
На мраморной каминной полке красовалась тыква, скромного размера, зато с зубастой улыбкой, она отбрасывала дрожащие отсветы на полосы обоев. Пустая тыква со свечой внутри? Какая же загадочная связь существует у американской демократии с бахчевыми культурами?
Внезапно всё вокруг – эта гостиная, этот пансион, маковый коврик, малопонятная болтовня трех девушек, оркестр, свинг, светящиеся тыквы, радио, дурацкий радиосериал и всё остальное – показалось молодому человеку абсурдным и поистине чудесным.
Он улыбнулся. Вот он и в Америке.
– Добрый вечер. Меня зовут…
– Кто-то звонил?
Хлопнула дверь, и в гостиной появилось новое лицо. Крупная женщина на ходу вытирала большие черные руки о светло-голубой передник, в который были упакованы ее бедра.
– Прекрасный Принц. Я сама ему открыла. Истер Уитти, – представила ее Шик. – Она здесь якобы убирает. На самом деле, когда пыль уже нельзя не заметить, просто гасит свет.
Истер Уитти окинула гостя оценивающим взглядом.
– Вы принесли мне свежую спаржу для Дракона?
Шик опередила его.
– Проголодалась я от этих разговоров. Что-нибудь осталось в леднике?
– Лед для похмельной головы и муравьи.
Молодой человек опустил чемодан на пол.
– Меня зовут Джосли́н Бруйя́р, я новый жилец, и я не привез, увы, никакой спаржи, – выпалил он единым духом.
Так уж повелось, следовала пауза, когда он называл свою фамилию. Во Франции он к этому привык – смешно называться Туманом[6]. Но… здесь, в Нью-Йорке? По-английски «Бруйяр» вроде бы ничего не значит.
– Джос-ли́н?
Шик повторила имя так, как произнес его он сам, на французский манер.
– …ЛИН? – прыснула Манхэттен, хотя, что касается имени, чья бы корова мычала.
В дальнем конце гостиной открылась дверь, и вошла четвертая девушка.
– Мисс Фелисити? – позвала она. – Ваша ванна готова.
– Будь добра, принеси мне ее сюда, – рассеянно откликнулась Шик.
Тревожный звоночек тренькнул в мозгу Джослина Бруйяра. Словно не дающий покоя вопрос. Важный вопрос. Его мама называла это «Алиса увидела Белого Кролика»… Ну и в какую нору он бежал?
Тут перед ним встала Истер Уитти.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Джослин Бруйяр. Я приехал из Парижа.
Он рискнул улыбнуться, но улыбка вышла до того унылой, что получить такую в свой адрес ему самому не хотелось бы.
– А вас? Как вас зовут? – спросил он последнюю девушку.
– Меня… Че́рити, – ответила она с опозданием на такт, словно ей нужно было время подумать, и заправила в прическу крутой каштановый завиток, свесившийся на щеку.
Черити. В учебниках английского американок звали Джейн, Мэри, Энн, Эмили. Уж никак не Шик или Черити, не Истер Уитти и не Манхэттен. И даже не Хэдли – разве что у Хемингуэя.
Он скромно потупился. Если бы только поймать этого окаянного Кролика и улепетывающий с ним вопрос!
– Я сбегаю за миссис Мерл, – предложила Истер Уитти тоном заботливой сиделки.
– Я сама!
Шик скрылась. Манхэттен поправила полотенце на голове.
– Берегите Землю и пароходы, – фыркнула она загадочно. – Чтобы не иссякли наши источники снабжения сильным полом.
– Ну, я пошла к плите, – сказала Истер Уитти.
Но уйти и не подумала. Она чего-то ждала, как ждут темноты, чтобы увидеть огни фейерверка.
– Выпьете что-нибудь? – приветливо улыбнулась она. – Девушкам миссис Мерл запрещает спиртное, но молодым людям… У вас, французов, наверно, свои вкусы?.. Ну же, говорите! – повысила она голос, скрывшись в стенном шкафу до завязок передника. – Осталась текила. Если с лимоном, текила – просто дар Божий. Как младенцы. Ну, я пойду…
И опять Истер Уитти никуда не пошла. Приближались чьи-то шаги.
– Миссис Мерл, нам надо сообщить вам кое-что, – почти кричала Шик (должно быть, хотела их предупредить) в холле.
Миссис Мерл была пока лишь китайской тенью в форме чайника на стене и радостным голосом.
– Спаржа! Не хотите же вы сказать, что нашли ее?
– Нет, миссис Мерл, не хотим сказать.
Отчего это все девушки тепло улыбаются ему? Так, наверно, улыбаются висельнику, поднимающемуся на эшафот.
Алисин Кролик высунул лукавую мордочку из норы… и в мозгу Джослина молнией вспыхнул чертов вопрос, с самого начала не дававшийся в руки. Он открыл рот и снова закрыл его.
Миссис Мерл оказалась дамой далеко за пятьдесят. Неумолимое время и рисовая пудра придавали маслянистую расплывчатость ее лицу, наверняка очень хорошенькому когда-то, да и сейчас еще вполне ничего. Платье, застегнутое на сотню крошечных пуговок, обнимало ее шею лиловым бархатом; выглядело это несколько старомодно, зато выгодно подчеркивало естественную мягкую рыжину пышной прически. Когда она подошла, протягивая руку, легкий аромат (что-то из бабушкиного сундука?) окутал Джослина.
– Селеста Мерл. Я управляю этим пансионом. Чем могу вам помочь?
– Джослин Бруйяр. Из Парижа. Я брониро…
– Джос… ли́н? – повторила миссис Мерл. – Вы хотите сказать Джо́слин?
Она назвала его на американский манер, французы произносят так женское имя Джослина. Да нет же. Он не Джослина. Он Джослин. Вот только Джослин по-английски произносится как… Ладно, к черту. Алисин