— Ты чем-то недовольна? Что-то не так?
— Нет-нет. Просто устала. Честно. Знаешь, я очень рада, что мы сюда выбрались…
Мне хочется прижать её к себе, обнять, поцеловать прямые длинные волосы. Но я ни разу так не делал, и поэтому моя неожиданная нежность будет выглядеть странно. Мари знает, что я человек жёсткий. Не люблю проявлять эмоции, не люблю ласковых слов. Для Мари моя сухость — почти единственный недостаток, — по крайней мере, она так утверждает. Но с этим недостатком Мари смирилась. Ещё я недостаточно упитан, ей нравится мужской типаж увальня-коалы, но тут ничего не поделаешь, пока я на службе, приходится за собой следить.
— А если ты расскажешь о наших планах на ближайшие недели, будет совсем хорошо!
И опять вопроса нет, высказано только желание: сочтёшь нужным рассказать, чем мы собираемся заняться, то и хорошо. Не сочтёшь — не надо.
— Дня три проведем здесь, я же говорил… Может быть, пять…
— Да, я помню, а потом?
— Если надоест, переберемся в Фаро, всё-таки настоящий город…Будем отдыхать, загорать, бродить по городу, поглощать зелёное вино и местные сыры… Благо здесь даже в марте уже тепло и солнечно… Через неделю поедем в Лиссабон.
— Неужели такой интересный город?
Пожимаю плечами:
— Увидишь. Не волнуйся, отпуск получится.
— Хорошо. Раз ты так уверен… Ну, я пошла в ванную. Полежу полчасика. Ложись спать, не жди. На утро кофе, сливки, сахар есть. А потом где-нибудь перекусим…
— Тут в двух шагах магазин, он рано открывается… Пока ты будешь спать, сбегаю за йогуртом.
— А ты уверен, что он работает?
— Да, конечно.
— Я магазин не заметила.
— Он не по пути. Я на карте видел, на стойке отеля.
— Понятно. Ладно, пошла я. Честное слово, я очень рада. Неделя на пляже и потом две недели в Лиссабоне, что может быть лучше.
Она улыбается. Устало, но искренне. И уходит в ванную комнату, заперев дверь: у Мари есть безобидная привычка постоянно запирать все двери, которые запираются.
Про магазин я, конечно, зря сказал. Но хотелось проявить заботу. Даже в такой мелочи, как покупка обязательного утреннего йогурта. Даже после дюжины лет совместной жизни.
Но сказал всё равно зря. Мари удивилась, откуда я про магазинчик знаю. А я пока не могу объяснить ей, что я тут не впервые. И что гостиница выбрана не по каталогу. И что она, Мари, — моя единственная слабость, из-за которой я иногда совершаю ошибки. Ошибки редкие, не имеющие значения, — вот как эта, с магазином, — но всё же ошибки.
Завтра я попытаюсь объяснить Мари, что все наши планы на отдых — ложь. И отдыхать нам не придётся. Потому что не позднее, чем через три дня, я буду убит.
1.2. Вадим и Глеб
Москва. 12 декабря 1991 года.
— Почему я, товарищ полковник?
— Давай без глупых вопросов.
— Это не глупый вопрос. Мне надо знать, по каким критериям отобран именно я.
— Языки. Интерес к политике. Равнодушие к роскоши. Исполнительность. Пренебрежение к окружающим.
— В порядке убывания?
— Нет. Как в голову приходит. Может быть, что-то упускаю.
— Пренебрежение к окружающим? Это вы о чём. Я не замечал в себе подобного.
— А ты тут при чём? Главное, умные люди заметили…
Шутит. Деловая часть беседы закончена? Нет, вроде бы, ещё и не начиналась.
— Не торопись, майор. Именно — не торопись. Через годик досье доделаешь — и ладно. Думаю, раньше папочка не понадобится. Хорошего понемножку. Сначала схема жучков в посольстве, потом сокращение разведсетей, а там и до этого доберутся.
— Схемы жучков за день передать можно, а сети параллельно сокращать. А начальство отметиться побыстрее захочет.
— Всё так, но на ближайший год им этот козырь не нужен. Осложнений не намечается. Наоборот. Да и следующие года три, не меньше, будут получать и разворовывать «материальную помощь», делить имущество, налаживать связи. А вот позже, когда сообразят, что пора снова грудь колесом выпячивать, а голый зад лозунгами не прикроешь, вот тогда эта папка и сработает.
— Товарищ полковник, я понимаю, что российской публике до всего этого дела нет. И понимаю, что американцам получить папку будет интересно. Ну а дальше что? Поаплодируют в сенатских кулуарах, тиснут пару статеек в исторических журналах. Дивидендов этим не заработаешь.
Молчание. Долгое молчание. Глеб закуривает. Смотрит поверх головы. Потирает подбородок.
— Лобби… Ты не понимаешь… И я не понимаю. Сообразишь, о чём я говорю, когда приступишь к работе. Подготовка бумаг по этому делу для передачи американцам — главная и официальная часть. Но в них что-то есть. И вот этого я не понимаю. И никогда не пойму. Мне этого не надо. Не хочу. Это твоя забота. Теперь твоя.
— Будет противодействие передаче? Вы об этом?
— Ты не маленький. Во-первых, радетели-патриоты начнут вой, мол, зачем архивы отдавать, как смеете Россию на колени ставить. Это, как с жучками в посольстве, — никому они не нужны, американцам всё известно до последнего винтика — но вопль об измене Бакатина уже нарастает. Орут либо из искренней тупости, либо желая сыграть на патриотизме. Во-вторых, кому-то обязательно покажется, что продешевили. В-третьих, кто-то обидится, что с ним не поделились.
(Примечание Вадима: Осенью 1991 года назначенный Ельциным на пост председателя КГБ Вадим Бакатин официально передал посольству США схему жучков, установленных в стенах нового здания посольства, как знак доброй воли. В США и до этого прекрасно знали, где эти жучки размещены).
— Вы мне как ребёнку поясняете.
— Не обижайся. Я привык в последние месяцы к тому, что приходится разжевывать всем и каждому, что такое демократия и как теперь работать.
— Так какое противодействие, кроме традиционных форм, мне следует ожидать?
Глеб курит. Опять молчание. Взгляд из окна на накрапывающий дождик. Небольшой, моросящий. Скоро пройдёт.
— Повторяю. Там что-то есть. То, чего я не понимаю. Что-то очень странное. Не хочу разбираться. Сам найдёшь ответ. Если захочешь. Я уверен, что никто из нынешнего начальства не замечает подводных камней. Для них ситуация заурядна: ради укрепления взаимовыгодных отношений Россия передаёт Соединенным Штатам материалы советских архивов по убийству президента США, имевшему место в шестьдесят третьем году.
Глеб гасит сигарету. И тут же прикуривает снова. Я ещё не знаю, что его дочь курит столько же, сколько он. Я ещё с ней не знаком.
— Но, Вадим, я уже три месяца копаюсь в архивах — партийных, наших, тассовских, гэбистских — благо, пока они там приходят в себя после путча, им не до запретов и проволочек; пусть спасибо скажут, что уцелели. В деле что-то есть… Я не о выводах следствия и не о том, сколько было убийц и откуда они стреляли. Сперва я сам был уверен, что достаточно порыться в архивах, отсортировать, обработать так, чтобы выглядело повесомее, запечатать поосанистей, приложить с десяток восклицательных знаков и отправить в Вашингтон в надежде на умиление. Но