– Ты не доживешь до тридцати, – проговорила она и выпустила дым ему в глаза. Без злобы проговорила, буднично. – Попадешь в катастрофу. Ну, хоть быстрая смерть. Если тебя это утешит.
Тут уж его дружки помогли ему подняться, обозвали Софию шизанутой и еще похуже, однако на всякий случай старались к ней не приближаться.
– Что? – все повторял парень, и лицо у него пошло пятнами от страха. – Что ты такое несешь? С чего ты это взяла?
Она не отвечала – молча смотрела, как они срываются с места и удирают, на бегу крича ей гадости через плечо.
Когда они скрылись, София повернулась ко мне.
– Это и был твой первый поцелуй? С этим засранцем?
Пожалуй. В каком-то смысле. По крайней мере, в этой жизни. Тут слишком многое пришлось бы объяснять, поэтому я просто кивнула.
София опустилась рядом на колени, положила руки мне на плечи и прижалась губами к моим губам. На них был вкус дыма и сахара, а еще по ним будто бежал щекочущий электрический ток – должно быть, все, что осталось ей от магии Сопределья или какой-то другой магии, благодаря которой она до сих пор, лишь раз взглянув на человека, видела в нем то, чего не видно. Например, как и когда он умрет.
– Ну вот, – проговорила она, отстраняясь. – Можешь теперь забыть этого парня. Вот это был твой первый поцелуй.
Вот о чем я люблю вспоминать, когда вспоминаю Софию Сноу. Маленький теплый момент, доказывающий, что не все поступки обитателей Сопределья направлены на зло. Но они чужие в этом мире, это правда. Они оставляют на своем пути трещинки – маленькие, незаметные, но от них может рухнуть целый город.
А раз они чужие в этом мире, значит, и я тоже чужая. Мы были хищниками и рыскали на свободе – в мире, неспособном нам противостоять. До того лета, когда сами стали добычей.
2
На следующий день после того, как умерла Ханса-Странница, я сидела в душном зале бруклинской школы, задыхаясь в плотной мантии из полиэстера.
София записалась в школу вместе со мной, но до выпускного не дотянула. Месяц едва продержалась. Слухи о том, за что ее в конце концов выставили, были противоречивыми. Мелкая кража. Не такой уж мелкий вандализм. Роман с учителем. Наконец, ее пугающая самоуверенность – продукт умудренного веками мозга и скрытой тяги к смерти, втиснутых в тело девушки-подростка.
Думаю, главной причиной оказалась последняя, но и все прочие были в той или иной степени верны. Я бы, может, и сама ушла тогда вместе с ней из солидарности, если бы не Элла. Моя мама, которую просто распирало от гордости за то, что ее дочь вот-вот получит диплом. Так что я кое-как доползла до выпуска, подтянула хвосты по физкультуре и выбрала в приемной накрахмаленную синюю мантию для церемонии вручения дипломов – она шуршала, как бальное платье, и села на меня так, будто я носила ее всю жизнь.
В воскресенье, в чудовищно жаркий июньский день, я прошла через всю сцену к директору, стоявшему там с пачкой бутафорских дипломов – настоящие нам высылали по почте. Подходя к нему, я вдруг ощутила чрезвычайно странное чувство – гордость. Я добилась своего. Хоть чего-то добилась! Вырвалась из круга бесконечных блужданий по лабиринтам сказочной реальности, продержалась столько месяцев не высовываясь и получила то, на что, в сущности, не могла рассчитывать. Прищуренными глазами я оглядела зал в поисках Эллы, высматривая ее черное вечернее платье и ботинки с высокой шнуровкой – явно не по сезону.
Наконец я увидела ее почти в самом конце зала: она свистела в два пальца. Я подняла руку, чтобы послать ей воздушный поцелуй, и тут увидела женщину, сидящую позади нее. Так близко, что она могла бы протянуть к Элле руку и дотронуться.
Волосы у женщины были такими же кроваво-красными, как ее кепка с длинным козырьком, а глаза скрыты за круглыми дымчатыми очками, как у уличных торговцев. Увидев, что я на нее смотрю, она улыбнулась и подалась вперед – так что едва не коснулась подбородком маминого плеча. А затем подняла согнутый палец и поманила меня: «Иди-ка сюда».
Воздух в зале как будто слегка заколыхался: это две половинки моей жизни сошлись в одной точке и оттолкнулись друг от друга, словно магниты с противоположными полюсами. Я кое-как поплелась к своему месту: ноги вдруг словно разучились ходить. Сев на стул, я тут же вытянула шею, но уже ничего не могла разглядеть за морем четырехугольных шапочек выпускников.
Эта женщина была из Сопределья. Ее звали Дафна, и это из-за нее я вот уже несколько месяцев старалась держаться подальше от других бывших персонажей.
Аплодисменты вернули меня к реальности. Церемония закончилась, мои одноклассники смеялись и вопили, будто мы и впрямь совершили что-то стоящее. На какую-то секунду я даже готова была с ними согласиться.
Освободившись, я тут же кинулась в вестибюль – искать Эллу. Она просияла мне навстречу улыбкой из-за букета синих гибискусов.
– Приветик, – сказала она, когда я схватила ее и крепко обняла.
– Привет. Как настроение?
– У меня-то? Потрясающе.
Она чуть отстранилась, но не выпустила меня из объятий. Я уже отрастила волосы и выкрасила в более темный цвет, но все равно мы с ней слишком выделялись. Даже смешно, как упорно люди могут не замечать того, чего не хотят видеть.
– И что теперь будем делать? – Голос у Эллы был такой, словно у нее уже слегка кружится голова от восторга. – Я сегодня в платье, а ты в… что там у тебя под этой штукой?
– Ну-у… Стирка у меня на этой неделе.
Она скорчила гримасу.
– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, но на мне платье – не зря же я его надевала. Так что выбирай местечко пошикарнее, и пойдем обедать. Мороженое есть!
Конечно, надо было так и сделать. Нацепить на лицо улыбку и позволить маме отвести меня куда-нибудь в кафе-мороженое – отметить тот день, о котором мы обе думали, что он никогда не наступит. Но я не могла. Дафна здесь. Она сидела совсем рядом с Эллой, едва не дотронулась до нее. Я должна была узнать, что ей от меня нужно, и это сидело под кожей, как заноза.
– Давай завтра? – неловко буркнула я, оглядываясь через плечо. Лицо у Эллы вытянулось, и я добавила: – Сегодня мне на работу надо. Забыла тебе сказать. Завтра, ладно?
– Идет. – Элла изобразила на лице улыбку, ясно говорившую, что она учуяла мое вранье,