Его заменил в качестве уполномоченного Убри, исполнявший эту должность, пока роковой случай не нарушил добрых отношений между русским и французским дворами. Убийство несчастного герцога Энгиенского доказало даже поклонникам Наполеона, до каких ужасных эксцессов могло довести его честолюбие.
Вся Европа содрогнулась от ужаса при таком нарушении самых священных прав. Разделяя это справедливое негодование, император Александр, как князь Германской империи, тотчас послал ноту в Регенсбургский сейм, предлагая потребовать удовлетворения за нарушение территории Баденского курфюршества. Но какое возможно было удовлетворение, когда зло было непоправимым!.. Герцога Энгиенского уже не было в живых!.. Австрия и Россия объявили Франции войну. Успехи Наполеона в этой кампании слишком известны, чтобы надо было о них напоминать… Австрия еще помнит их!
Император Александр назначил генерала Кутузова главнокомандующим своих войск и самолично присутствовал при Аустерлицкой битве, неосмотрительно данной ранее прибытия отряда русской армии под предводительством генерала Беннигсена и шедшей из Италии армии под начальством эрцгерцога Карла. Говорят, что в начале битвы к Наполеону привели русского полковника, взятого в плен французами, причём император спросил его о местопребывании русского императора.
Когда русский офицер удовлетворил любопытство Наполеона, последний велел отпустить его и поручил ему от его имени предложить императору Александру удалиться, так как на ту сторону, где находился Его Величество, должен был направиться огонь артиллерии. Я не стану описывать это сражение, столь славное для французского оружия, скажу только, что молодой император выказал в нем большую личную отвагу. Он рисковал своей жизнью в нескольких стычках, при которых под ним была убита лошадь, и среди общего смятения он пытался остановить своих старых гренадёров, которые, убегая, кричали ему: «Государь, никто уже не командует армией, бегите, не рискуйте своей жизнью!». Таким образом, император принуждён был покинуть поле сражения, опечаленный поражением и в еще большей степени сознанием, что он понапрасну пролил кровь своих подданных. «Надо быть на моем месте, – сказал однажды этот государь, – надо быть на моем месте, чтобы понять, что значит ответственность государя и что я испытываю при мысли, что мне предстоит когда-нибудь дать Богу отчёт в жизни каждого из моих солдат». Сколько души, сколько набожности отражается в этих прекрасных словах, заслуживающих быть выгравированными на мраморе и бронзе и вовеки служить уроком всем земным царям!
По дороге в Россию император заблудился в прусской Польше и был разлучён со своей свитой, зимой, в течение целой ночи, близ маленького городка или местечка Миндзирчек. Узнав, что поместье это принадлежит князю Константину Чарторыскому, которого он близко знал в Петербурге, так же, как жену его, княгиню Анжелику, урождённую Радзивилл[4], государь отправился в замок. Приехав в санках и без свиты, император велел доложить о себе как о старинном друге князя и попросил тотчас видеть князя.
Судя по невзрачному экипажу, слуги вначале не хотели докладывать, но принужденные сдаться перед царственной осанкой приезжего, они пошли разбудить хозяина и доложили ему о приезде незнакомого друга, не желающего назваться. Князь Чарторыский, в свою очередь изумлённый, встал, накинул халат и вышел в гостиную, где он узнал «друга». Император не дозволил разбудить княгиню, он только выпил чаю, согласился взять немного белья, в котором он нуждался, и тотчас уехал в Петербург.
По прибытии его в столицу империи Сенат хотел поднести императору орден Св. Георгия, но Александр отказался от этой награды за храбрость, скромно сказав, что он ее не заслужил.
После этой кампании Убри, уполномоченный России, заключил в Париже невыгодный для России договор, который император Александр имел стойкость не утвердить.
Вслед за этим Пруссия, которая раньше отказалась вступить в коалицию с Австрией и Россией, решила одна объявить войну Франции. Это было крайне неосторожно. Битва при Иене, смерть доблестного принца Людвига, взятие Берлина – таковы были печальные результаты этого шага, в котором было больше благих намерений и геройской экзальтации, чем истинной, здравой политики. Прекрасная королева Пруссии, поощрявшая доблесть прусских воинов, принуждена была, беременная, бежать на границу своего государства. Ее бережно перевезли в Мемель, где она вместе с королём оставалась до конца этой злополучной кампании.
Пруссия погибала. Быть может, по справедливому возмездию свыше, она подверглась бы судьбе Польши, если бы великодушный Александр, ее благородный союзник, не пришёл ей на помощь.
Русская армия под предводительством генерала Беннигсена одна сдерживала некоторое время стремительный натиск французских войск, привыкших идти от одной победы к другой. Как та, так и другая армия не могла считать успешными для себя битвы при Пултуске и при Прейсиш-Эйлау. Беннигсен преградил Наполеону доступ в Литву. Ни один генерал, сражавшийся с этим гениальным полководцем, не мог еще похвастаться столь большим успехом.
Значительное количество французских пленных были тогда перевезены через Вильну в глубь России. Среди поляков вид пленных французов вызвал как бы взрыв патриотизма, который, по счастью, не имел прискорбных последствий благодаря умеренности и осторожности литовского генерал-губернатора Римского-Корсакова.
В то время Варшава, уже занятая французами, являлась как бы центром новой Польши, и все патриотические идеи, все надежды поляков сосредоточились на Бонапарте, единственном государе, который мог и желал восстановить прежнее Польское королевство. Заблуждаясь относительно лицемерного характера Наполеона, поляки в каждом французском солдате видели орудие восстановления своего Отечества. Как таковые, вышеупомянутые пленники встречали в Литве, в Вильне в особенности, выражения столь сильного, преувеличенного сочувствия, что нельзя было приписать его одной гуманности. В пользу их собирали одежду, белье, деньги, торговки на базаре бесплатно давали съестные припасы французским солдатам. Офицеров, за которыми следили, многие посещали.
В день их отъезда им прислали много съестных припасов, и толпа собралась в занимаемом ими доме, чтобы проститься с ними и проводить их. Так как их вели пешком, этапным порядком, один городской извозчик бесплатно доставил тридцать лошадей и столько же саней, чтобы провезти французов несколько миль от Вильны.
Битва при Фридланде весной 1807 года завершила прусскую кампанию. Тильзитский договор, определив границы Варшавского великого герцогства, обманул надежды поляков, хотя не вполне их погасил. Свидание между двумя государями состоялось, как известно, на плоту, среди Немана, в присутствии русских и французских войск, занимавших, в полном параде, оба берега реки.
Говорят, Наполеон, увидев Александра, был поражён его красотой. «Это Аполлон!» – воскликнул он. При этом свидании Александр впервые обратился к Наполеону как к императору: до тех пор он считал его лишь главой французского народа.
Плот принадлежал Наполеону. После первых приветствий и взаимного представления друг другу Великого князя Константина и Мюрата, в то время бергского великого герцога, Наполеон пригласил русского императора в предназначенный для совещания кабинет. Александр стал уверять, что он – на своём берегу, Наполеон – что он на своём плоту. Чтобы прекратить эти церемонные пререкания, Александр сказал: «Так войдёмте вместе». Так как дверь была