— Драконы во «Фрее» и правда не разлагаются, но начинают каменеть через двадцать–тридцать дней после смерти. Если бы этот красавец окаменел, я не смог бы его использовать.
— А теперь разве сможете? Он же…
— Мёртвый, я знаю.
Тут Инга сообразила:
— Вы надеетесь нанять некроманта? Бросьте, ничего не выйдет — в Эргендсе некромантов не осталось. Их всех давным–давно казнили. Уж вы–то как ментор должны знать…
— Угу… — неопределённо буркнул я. Потом подумал и спросил: — Вы бывали в трактире «Исток»?
Я почти не сомневался, что ответом будет «нет»: женщины таких мест сторонятся. Но Инга меня удивила:
— Я там резалась в карты. Разок выиграла по–крупному, а потом… — она смущённо умолкла.
— Понятно, — сказал я, бегло смекнув, почему Инга на мели. — Значит, мне не нужно объяснять, где это.
— Хотите, чтобы я туда пошла?
— Причём немедленно. Найдите хозяина трактира, Окто Ферзюбря. Скажите, что Хьюнг приготовил ему подарок. Пусть Окто пошлёт с вами своих головорезов — желательно арбалетчиков… и пускай они смажут свои стрелы сонным зельем.
— Сонным зельем?.. — удивилась Инга.
— Именно, — подтвердил я. — Вы приведёте их на южный берег реки Стратер, за игорным домом Цолфи. Знаете, где это?
Инга кивнула. Не слышать про Цолфи она не могла; и про Ферзюбря, и про Цолфи слышали даже те, кто ни разу не посещал «Фрею». Эти неписи — особенные: адаптивные и способные к саморазвитию. Фактически это ИИ нового поколения, взаимодействующий с геймерами почти на равных. С ним нескучно общаться, а ответы его настолько вариативны, что диалоговое дерево тут уже не построишь — скорее, получится «диалоговый лес».
— Отлично, — подытожил я. — Будьте там не позже полуночи.
— Южный берег реки Стратер, за игорным домом Цолфи, — размеренно сказала Инга. — Быть там не позже полуночи вместе с арбалетчиками Ферзюбря… Ладно.
Я слегка удивился такой исполнительности. Инга с вызовом напомнила:
— Вы же сами сказали — без «почему» и «зачем». Как видите, я следую правилам. Остаётся лишь узнать, настолько ли вы хороши, чтобы их устанавливать.
«Скоро узнаем», — подумал я.
Из разрушенных трущоб мы с Ингой пошли в разные стороны: она — исполнять моё поручение, я — подтверждать своё право устанавливать правила.
— Сны, покупайте сны! — доносилось из парка. — Сладостные, возбуждающие, вещие — на любой вкус! Лучшие сны во всем Эргендсе! Сны, покупайте сны!..
Я поднялся со скамьи и направился туда, откуда доносился голос.
Парк почти в точности копировал тот, где я оказался после входа во «Фрею»: программисты использовали схожий код. Звенели фонтаны, пестрели в свете фонарей цветники. Жимолость тоже была в наличии.
Продавца снов я заметил сразу. Толстый низенький мужичок с небритой физиономией никак не соответствовал образу того, кто торговал волшебством. По замыслу разработчиков ему было всё равно, что продавать — дешёвые сувениры или чужие сны.
Поравнявшись со мной, он вкрадчиво произнёс:
— Сдаётся мне, уважаемый, ты в этом парке неспроста.
Тянуть я не стал — сразу достал горсть монет:
— Мне нужен сон ребёнка.
— Сон ребёнка? Дороговато будет… Детские сны безмятежны, чисты, как первый снег в конце ноября…
— Давай без прелюдий, — жёстко перебил я. — Сколько?
Маска добродушного волшебника вмиг слетела с лица торговца.
— Есть печальные сны, есть радостные, — деловито сообщил он. — Тебе какой?
— Конечно, радостный. Чем радостнее, тем лучше.
— Десять ирллингов. Хороший, радостный сон… К тому же настоящий, а не какая–нибудь подделка. Целых три мага трудились над тем, чтобы скопировать его через Астрал.
Я отсчитал нужную сумму и высыпал монеты в ладонь торговца. Тот, порывшись в кармане, вынул пробирку с искрящимся сонным эликсиром.
— Ты бы этим не увлекался, — предостерёг меня торговец, когда я, взяв эликсир, уже собрался идти дальше. — Детские сны расслабляют, притупляют бдительность… В один прекрасный день и сам не заметишь, как смотришь на мир глазами ребёнка. А это опасно.
— Чем же? — спросил я, хотя знал ответ: создавшие торговца программисты схалтурили — он «не помнил», что этот странный диалог мы ведём не впервой.
Торговец улыбнулся — зло, цинично. Сказал, обращаясь уже не ко мне, а в пустоту:
— Нельзя терять бдительность в мире, где продаются сны.
И зашагал прочь.
«Да ты сам часть моего сна, — подумал я. — Человечество купило себе сон под названием ВИРТУС — и полюбило его больше, чем явь».
Но вслух я ничего не сказал — торговец всё равно ни черта бы не понял.
Я свернул на другую аллею и пошёл вперед, мысленно считая шаги. На тридцать пятом шаге остановился, раздвинул кусты и вышел на безлюдную, окружённую вязами поляну.
Торговец снами среди геймеров прослыл жуликом: выпитый эликсир ничего не даёт. Но фишка в том, что эликсир не нужно пить самому.
Встав между вязами, я нашёл место, где тень была гуще обычной и к тому же слегка дымилась: хотя дымом не пахло, его кольца вздымались в свете единственного фонаря (кстати, именно фонарь и навёл меня однажды на мысль, что с этой поляной не всё гладко: я бродил тогда по парку, увидел фонарь и задался вопросом, зачем его здесь поставили — в стороне от аллеи?).
— Выходи, Страж, — сказал я. — У меня есть для тебя сон.
Тень всколыхнулась, вздыбилась, обрела очертания. Перестала быть тенью и шагнула ко мне:
— Это ты, вор?
— Я, я… — сказал я. — Соскучился по твоей дымчатой роже.
Энписи засмеялся густым басом. В отличии от торговца, «амнезией» он не страдал.
В нашу первую встречу Страж заговорил со мной сам: пока я глядел на дым, откуда–то прозвучал шёпот, жалобно вопрошавший, не могу ли я помочь несчастному обездоленному созданию. Я, само собой, спросил, о каком создании речь и чего оно хочет; «создание» сообщило, что когда–то его прокляли, и теперь оно влачит жалкое существование, будучи не в силах покинуть эту поляну. «У меня, — сказало «создание», — не осталось никаких развлечений — я даже не могу заснуть и увидеть сны».
Вот тогда–то я и понял, зачем нужен торговец снами, докучающий геймерам на соседней аллее.
Отсмеявшийся Страж с надеждой спросил:
— У тебя правда есть сон?..
— Я тебе когда–нибудь врал? — покривил я душой.
— Врал, когда хотел проверить, отличу ли я эликсир сна от подделки.
— Было дело… — признал я. — Не бойся, эликсир подлинный.
Призрачная, состоящая из дыма фигура будто бы приосанилась — полагаю, в предвкушении. По словам Стража, свой нынешний облик он получил в наказание за злодейства, совершённые так давно, что о них мало кто помнит. А Стражем он звался потому, что прозябал в