И те джентльмены XIX столетия, что придумывали или закрепляли бо́льшую часть парламентских процедур и регламентов в палате общин, выросли ровно на тех классических воззрениях, лозунгах и предубеждениях, которые я сейчас описываю. То есть мы не просто жертвы или простаки, одураченные древними стереотипами; нет, Античность оставила нам удобную матрицу для рассуждения о публичном высказывании, с которой легко судить, какая речь хороша, а какая нет, какая убедительна, а какая беспомощна и чья речь заслуживает того, чтобы быть услышанной. И половая принадлежность очевидно играет здесь важную роль.

ДОСТАТОЧНО БЕГЛОГО ВЗГЛЯДА на западную традицию публичных выступлений в Новое время (во всяком случае, до XX в.), чтобы увидеть: многие из поднятых мною античных тем всплывают вновь и вновь. К женщинам, возымевшим смелость высказываться во всеуслышание, относились как к сумасбродным андрогинам вроде Амезии, защищавшейся от обвинений на Форуме, — да и они сами, очевидно, воспринимали себя так же. Яркий пример — пылкое обращение Елизаветы I к войску при Тилбери в 1588 г., когда Англии угрожала Испанская армада. В словах, которые многие из нас учили в школе, она вроде бы определенно заявляет о своей андрогинности:

Я знаю, у меня тело слабой и беспомощной женщины, но сердце и желудок — короля Англии.

Странноватый лозунг для заучивания школьницами! Но