Медленно подходя ближе к дому, я держу мои руки вверху, в знак капитуляции. Пен не смотрит на меня, расположив свои локти на коленях и положив щеку на ладонь. Локон волос падает на ее глаза.
— Пен, — говорю я, подходя ближе. Свежий аромат воды из разбрызгивателя кружится в воздухе вокруг нас и чрезмерные распыления от оросительной системы соседей слегка окутывают мою горячую кожу.
С ее стороны есть свободное место, куда я мог бы сесть, но острая боль в моем животе предупреждает меня о том, что лучше этого не делать.
— Не переживай. Я составлю компанию твоей девушке сегодня, — моя сестра улыбается.
Щель между ее двумя передними зубами выглядит меньше, когда на лице огромные очки.
Пенелопа сидит как девственница, расположив локти в сторону и кончики ее ушей розовеют от смущения. Ее смущение ставит меня в неловкое положение, неужели это так плохо называться моей девушкой?
Не то, что бы она ею была.
Не то, что бы она когда-нибудь ей будет.
Я делаю шаг назад и выпячиваю свою грудь так, как будто я рассержен или что-то вроде того и говорю:
— А я не знаю, на что ты злишься. Ты сама не захотела нас догонять.
Она резко перевела свои карие глаза в мою сторону, и ее розовые кончики ушей залились алой краской. Пенелопа открыла рот, чтобы что-то сказать, но сжала зубы вместе и свернула свои маленькие ручки в кулаки. Брови, которые у нее намного тоньше, чем у отца, нахмурились точно так же.
Риса качает головой с небольшой ухмылкой в уголке губ.
— Мальчишки такие дураки! — говорит она громко, шлепая себя по колену. — Мама и папа думают, что ты одаренный, со своими замечательными оценками и высокими целями. Но ты, не более чем обычный, глупый мальчишка.
Я наверное, выгляжу как золотая рыбка, когда открываю и закрываю рот без какого-либо звука. Удары сердца стремительно растут, и нервозность ползет по позвоночнику своими костлявыми пальцами.
Риса скользит своими предательскими пальцами по загорелому плечу Пенелопы и вся светится от гордости.
— Зарекись иметь дело с мальчишками, Пенелопа. Сделай себе одолжение и не приближайся близко к пенисам, которые высасывают душу, — ее улыбка медленно исчезает, и она медленно снимает с себя красные очки и передает их владелице.
Моя сестра что-то замышляет и это видно в ее глазах. Белое становится еще белее, зеленое — зеленее. Должно быть ее бой-френд, гранж-рокер, снова ее бросил.
— Особенно, когда они в группе, — она практически орет.
Пенелопа встает. Я отступаю еще немного.
— Потому что вы все одинаковые, вы бесчувственные придурки! — Риса указывает пальцем на меня.
Смех нарастает в моих легких. Я не могу справиться. У этой девчонки, несомненно, будущее в театре.
— Мне нравятся туристические автобусы, — говорит она, указывая на себя, — я знаю все тексты песен!
— Беги, — говоря ртом без звука Пенелопе.
Она слушает меня.
Следую прямо за ней, и как только я перебегаю передней двор Файнелов, знакомый звук слышится у меня в ушах, и я холодею. Пенелопа достаточно умна и, не останавливаясь, вбегает на крыльцо. Когда восемь разбрызгивателей появляются из земли, я попадаюсь прямо на середине двора, и ледяная вода выстреливает в воздух и летит в мою сторону.
Я слышу его дьявольский смех прежде, чем вижу Уэйна позади водного крана, он стоит, скрестив руки на груди.
Без сомнений, он смеется из-под своих усов.
* * *
Запах скунса сочится из комнаты Рисы и проникает тонкой струйкой в коридор, и музыка долбит из динамиков так сильно, что весь дом вибрирует. Мама у двери Рисы, вся в сомнениях что сделать: покрутить ручку ее двери или толкнуть дверь ладонью. Отец стоит сзади, толкает очки вверх на нос, тяжело дыша.
— Солнышко, пусти меня. Давай поговорим об этом, — говорит мама таким спокойным тоном, как море в летнюю погоду. — Сделай одолжение, милая. Убери скорее ладан, пока соседи ничего не почуяли.
С мокрыми волосами, пахнущий мылом, я прохожу мимо своей семьи прямиком в свою спальню в конце коридора.
— В море полным-полно другой рыбы, Риса! — стараясь перекричать барабанное соло говорит мама. — Джереми, кстати, всегда пах бензином и маслом пачули.
Слышится громкий треск и ужасная гитарная музыка затихает, заменяя истерический голос сестры.
— Он пах любовью!
— Тебе всего лишь семнадцать. Что ты можешь знать о любви? — дантист слегка повышает свой голос. Его очки скользят вниз по переносице заостренного носа.
— Я знаю, что было между мной и Джереми — эта была любовь! — кричит Риса. — Сильная, сильная любовь.
Отец сжимает губы и чешет затылок.
— А я думал, его звали Элвис.
Мама округляет глаза и трясет головой.
— Это был предыдущий бой-френд, Тим.
Мой отец пожимает плечами.
— Ты даже не знаешь меня! — визжит Риса прежде, чем музыка снова начинает сотрясать дом.
Чувствуя себя в безопасности в четырех стенах своей комнаты, я бросаю грязную одежду за шкаф и спешу к окну. Солнце село, окрасив небеса в пурпурное и синее, а тротуары заливает лунный свет. Когда я поднимаю створку окна, прохладный воздух врывается в комнату, жаля обгоревшую за день кожу.
Фиолетовые занавески Пенелопы задернуты, но оранжевый свет льется сквозь просвет. Ее тень проходит мимо окна пару раз, даря надежду, но спустя тридцать минут, я чувствую себя странным ребенком, смотрящим в сторону соседского дома.
Хватаю свою записную книжку и маркер с тумбочки, обуваюсь и выхожу из комнаты.
Мои родители все еще ведут переговоры с Рисой, поэтому мне ничего не стоит прошмыгнуть мимо и выйти из дома без расспросов. Идя на свет уличных фонарей, я царапаю сообщение, которое Пенелопа не пожелала прочитать у окна и поднимаюсь по ступенькам соседей. Я держу письмо у своего неугомонного сердца и стучу.
— Позднее время для визитов, парень! — отвечает Уэйн.
Желание нарисовать ему на лице черной ручкой за то, что он специально включил разбрызгиватели, очень велико. Моя рука художника подергивается, но я решаю придерживаться плана и зову Пен.
Громко топая и ворча себе под нос о плохих намерениях, «водный Нацист» поднимается по ступеням в комнату дочери.
— Этот чудак-парень здесь, — говорит он. — Я не хочу, что бы ты с ним слонялась, когда вокруг нет взрослых. Самих Декеров, я в расчет не беру тоже.
— Пап, — скулит Пен, — хватит уже.
— Он даже не знает, как писать грамотно. Ты лучше его, — продолжает он.
Я разворачиваю свое письмо и понимаю, что в спешке спасти дружбу, я перепутал букву.
Я быстренько зачеркиваю и пытаюсь втиснуть верное слово рядом, как Пенелопа появляется на лестнице.
«МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО Я ИГНАРИРОВАЛ ИГНОРИРОВАЛ ТЕБЯ».
И улыбка, что затмила белизной саму луну, показывается на ее лице, поцелованным солнцем. Она спускается по лестнице, пока наши лица не оказываются друг напротив друга.
Пенелопа играючи толкает мое плечо и