Мы ехали по извилистым улицам, пока не оказались на площади. Таксист назвал ее Sainte Kat-ereen, и я решила, что, должно быть, это значит «Святая Катерина». Он остановился перед белым зданием с вывеской Jan’s с золотыми буквами на фасаде.
– Прошу тебя, Джоан, помоги мне, – взмолилась я, глядя на изображение Девы в холле.
Она была в доспехах, а в руках держала меч – это обнадеживало. Тим Макшейн, может, и где-то за океаном, но воспоминания о его руках, сдавливающих мое горло, все же тревожили меня. Вот почему так приятно было находиться рядом с вооруженной женщиной, которая словно охраняла меня.
Парень за стойкой кое-как говорил по-английски. Он был молод – самое большее лет двадцать пять, – худой, длинноволосый, с очень густыми бровями.
– Меня зовут Этьен, Стефан.
Этьен предложил одноместный номер pas cher. Пять франков. Если взять его на неделю – тридцать франков. Господи, это ведь шесть долларов! Одноместный номер в Чикаго стоил всего двадцать долларов в месяц!
– Слишком дорого, – сказала я.
Он пожал плечами:
– Можете поискать в других гостиницах. Там еще дороже.
Он выразительно посмотрел на мои сумки. Я тоже.
Такси от вокзала обошлось мне в пять франков. Стоит ли тратить еще деньги, чтобы кататься от отеля к отелю?
– За месяц сто франков, – сказал Стефан.
Цена включала «маленький завтрак» – petit déjeuner. Я понадеялась, что он не слишком petit, поскольку, чтобы получить эту bon prix[16], нужно было заплатить наперед. У меня оставалось девяносто пять франков – девятнадцать долларов.
Комнатка была маленькой и симпатичной. С кровати я могла видеть каждый уголок. Тиму тут негде будет спрятаться. Я коснулась рукой стропил, поддерживающих потолок, и провела ладонью по их шершавой поверхности. Они были грубо обтесаны и немного просели, но приняли на себя бремя веков и выдержали.
Кровать была прочной, чистые и гладкие простыни прятались под большим пушистым одеялом. «Нужно хорошенько выспаться», – подумала я, натягивая его на себя. Но уже через несколько часов проснулась в темноте. Почему корабль не двигается? Наконец я вспомнила. Я здесь. Я приехала. Тиму меня не достать.
Я встала и распахнула окно. Внизу раскинулась площадь Святой Катерины. Тишина. До рассвета было еще далеко.
Край неба из черного постепенно становился серым. Я могла рассмотреть бугорки печных труб над парижскими крышами. Это было так не похоже на прерывистые очертания прямых домов в Чикаго. Казалось, что века здесь сжимаются. Возможно, те восемь лет, которые я провела с Тимом Макшейном, в Париже не были бы столь долгими, как в Чикаго. Господи, вот бы сейчас чашечку кофе – café. Наконец наступил миг, когда я могла об этом заявить. Было семь часов, а Стефан говорил, что как раз в это время начинают подавать завтрак. Уже скоро я стану на одну ночь ближе к самой себе, что бы это ни значило. Кто она, эта женщина, разглядывающая крыши Парижа? Онора Бриджет Келли? Нора? Нони? Мадемуазель?
Когда кофе начали разносить из кухни, я первой спустилась вниз.
– Café au lait? – Стефан теперь выступал в роли официанта.
– Oui, oui[17], – ответила я.
Замечательный вкус, одновременно и горький, и мягкий, – идеальное дополнение к горячему тосту, на который я намазала сладковатое масло и клубничный джем. Если съесть побольше хлеба, этого может хватить на весь день.
В небольшую комнатку для завтраков медленно зашла пожилая пара. Мужчина, высокий и худой, кивнул мне. Дама, невысокая и кругленькая, улыбнулась.
– Бонжур, – сказала я.
И они ответили мне, хотя интонация их «Bonjour, mademoiselle» то взлетала, то падала. В классе сестры Мэри Агнес такое произношение наверняка рассматривалось бы как попытка выделиться, и теперь мне стало ясно, что она говорила на собственном чикагском варианте французского.
«Учитель на пенсии со своей супругой», – решила я.
Стефан принес им кофе, а мне – новую чашку.
– Un croissant?[18] – спросил он и положил мне на тарелку испеченный слоеный рожок. Он был так мягок, что я почти не чувствовала его, кусая. Я вмиг уничтожила круассан, рассыпав крошки себе на блузку.
По дороге с вокзала я заметила, что парижские женщины были одеты в хорошо скроенные жакеты и юбки, все в приглушенных тонах. Наверно, мое красное с желтым клетчатое платье с «матросским воротником», которое я купила на Деланси-стрит, смотрелось на этом фоне немного кричащим. Впрочем, я приехала сюда именно затем, чтобы учиться у парижанок.
После завтрака я показала Стефану адрес портнихи Долли – Рю де Риволи, 374. Он достал карту.
– Мы находимся здесь, – сказал он. – Le Marais означает «болото». Этот quartier, квартал, построен на болотистой почве.
– Как Чикаго, – вставила я.
Он начал рассказывать мне историю этого района. Первыми здесь поселились рыцари ордена тамплиеров, вернувшиеся из похода к Святой земле где-то в двенадцатом веке.
– Крестовые походы, – повторила я. В школе Святого Ксавье нам много рассказывали о крестоносцах.
Стефан продолжал рассказывать о короле, который построил дворец где-то тут, в месте под названием des Vosges – Вогезы. Это было за углом, но я еще много дней не могла его найти. Таков Париж. Он прячет свои сокровища среди тесных улочек, на которых не согласился бы жить ни один житель Чикаго.
Стефан рисовал на карте линии.
– Rue de Rivoli, à droite[19].
Какая чудесная улица, эта Рю де Риволи! Не буду никуда с нее сворачивать. Я могла пройти по ней весь правый берег и перейти по одному из мостов через Сену, оказавшись на левом берегу – la Rive Gauche. Рю де Риволи нигде не извивалась, не путалась и не меняла своего названия – это была очень надежная улица. В то первое утро она провела меня через весь мой quartier мимо мужчин с длинными бородами и в черных шапочках. Стефан сказал, что Le Marais, Марэ, – еврейский квартал, а вывески на иврите на некоторых магазинах напоминали мне нашу Максвелл-стрит.
Я остановилась поглазеть на Hôtel de Ville – это было что-то вроде нашего Сити-Холла. В преддверии Рождества его, должно быть, уже украсили сосновыми ветками и мишурой. А здесь украшений не было. Но можно было представить, каково мэру города располагаться в таком месте! Масштаб этого здания я могла сравнить лишь с павильонами Белого Города на Всемирной выставке. Каменные ниши были уставлены статуями. И это деловой центр города? Как же тогда выглядят их церкви?
Рю