— Почему мне хотя бы не позволили познакомиться с принцем поближе? Увидеть его?
Мать опустила руки.
— Увидеть принца? Отношения с Дальбреком и так напряженные, неужели ты оскорбила бы их подобной просьбой, в то время как Морриган живет надеждой на этот союз?
— Но я же не солдат в армии моего отца.
Мама прижалась ко мне щекой и прошептала:
— А вот тут, дорогая, ты ошибаешься.
По моей спине пробежал холодок. Мать в последний раз обняла меня и отстранилась.
— Нам пора. Я схожу за твоей накидкой, — сказала она и быстро вышла за дверь.
Я же направилась к шкафу и, распахнув дверцы, достала из нижнего ящика зеленый бархатный сверток, в котором был спрятан подарок на шестнадцатиление от старших братьев — тонкий кинжал, инкрустированный драгоценными камнями. Упражняться с оружием мне не позволяли, но зарубки на двери гардеробной комнаты свидетельствовали о том, что я втайне от всех нарушала этот запрет. Взяв еще кое-что с полок, я завернула вещи в сорочку и перетянула лентой.
Вернулась Паулина, уже одетая к свадьбе, и я вручила сверток ей.
— Я обо всем позабочусь, — дрожащим от волнения голосом сказала она и поспешила прочь, столкнувшись в дверях с моей матерью.
— О чем она позаботится? — вскинула брови мама.
— Я решила взять еще кое-что из одежды.
— Мы уже отправили в Дальбрек все необходимое, — проговорила мать, пересекая комнату и подходя к кровати.
— А про эти платья забыли.
Покачав головой, мать напомнила, что места в карете немного, а путь в Дальбрек неблизкий.
— Все поместится, — заверила я ее.
Она бережно расправила на кровати накидку, за которой ходила в хранилище, и я погладила мягкий ворс цвета ночного неба, в котором мерцали не звезды, а рубины, турмалины и сапфиры. Драгоценности пригодятся. Хотя по традиции свадебную накидку надевали на дочь оба ее родителя, мама пришла одна.
— А где… — начала было я, но тут же услышала топот многих ног по коридору.
У меня упало сердце. Отец был не один. Даже в такой момент он явился с целой толпой: рядом с ним стояли лорд вице-регент, канцлер и королевский книжник, а позади — весь кабинет министров. Я знала, что вице-регент сочувствует мне: не так давно он признался, что выступал против союза с Дальбреком, но его никто не послушал. Зато канцлер и придворный книжник явно явились позлорадствовать. Я терпеть не могла обоих, и они платили мне той же монетой.
Отец подошел, поцеловал меня в обе щеки, потом слегка отстранился, чтобы взглянуть на платье, и произнес, мечтательно вздохнув:
— Такая же красавица, какой была твоя мать в день нашей свадьбы.
Я предположила, что такая демонстративная сентиментальность предназначалась собравшимся, ведь родители давно охладели друг к другу. Я почти никогда не видела проявлений нежности между ними, но тут вдруг взгляд отца встретился с маминым и… Что это было? Любовь? Или тоска по ушедшей любви и разбитым надеждам? Нерешительность охватила мое сердце, с губ готовы были сорваться вопросы, но я не решилась задать их в присутствии книжника, канцлера и прочих. Возможно, отец на это и рассчитывал.
Хранитель времени, маленький пухлый человечек с глазами навыкате, достал из кармана часы, с которыми никогда не расставался, и возвестил:
— Ваше величество, пора. Карета уже ждет.
Казалось, это министры и придворные правят нашей страной, а король — их покорный слуга. Вице-регент послал мне полный сочувствия взгляд, но вслух сказал:
— Опоздание выставит нас в неприглядном свете, а мы ведь не хотим расстраивать новых союзников в столь знаменательный день?
Чары рассеялись. Родители подняли накидку и набросили мне на плечи: мать помогла застегнуть пряжку на шее, отец накинул мне на голову капюшон и, следуя этикету, снова расцеловал, — на сей раз едва касаясь губами.
— Сегодня ты на славу послужила королевству Морриган, Арабелла.
Лия!
Отец терпеть не мог имя Джезелия — ни одна королева или принцесса в нашем роду не носила его до меня, подобного никогда не было, возмущался он. Но мать настаивала и добилась своего, не вдаваясь в объяснения. Возможно, то был последний раз, когда отец выполнил ее каприз. Мне рассказала об этом тетя Бернетта, но даже она не вдавалась в детали этой темы, до сих пор болезненной для родителей.
Я вгляделась в лицо отца. Мимолетная нежность ушла, мысли его уже обратились к государственным делам, но я все ловила его взгляд, на что-то надеясь. Тщетно. Я вскинула голову, выпрямилась:
— Да, ваше величество, и буду служить впредь, как и подобает солдату вашей армии.
Отец нахмурился и вопросительно взглянул на мать, но та лишь покачала головой и ничего не ответила. А отец — всегда сначала король и только потом отец — удовольствовался этим безмолвным ответом, потому что ведь всегда найдутся дела поважнее. Уже у дверей он обернулся, сказал, что будет ждать меня в аббатстве. Он выполнил свой долг. Долг. Это слово я ненавидела так же сильно, как болтовню о традициях.
— Ты готова? — спросила мать, когда все вышли из комнаты.
Я кивнула.
— Но мне нужно в туалет. Встретимся внизу.
— Я могла бы…
— Мама, прошу, — мой голос дрогнул впервые за этот день, — мне нужна минутка наедине с собой.
Оставшись одна, я некоторое время вслушивалась в эхо шагов матери по коридору, а затем прошептала:
— Паулина?
Она появилась из-за двери гардеробной. Мы молча глядели друг на друга, ясно отдавая себе отчет в том, на что решаемся. Каждую деталь предстоящего дня мы успели обдумать за долгие бессонные ночи.
— Еще не поздно передумать, все отменить, — тихо сказала Паулин.
Отменить? Мое сердце сжалось от боли, такой сильной и острой, что я задалась вопросом, способны ли сердца разрываться на самом деле? Или это был приступ страха? Я прижала руку к груди, пытаясь унять мучительное ощущение. Возможно, это и был момент истины.
— Пути назад нет, — я покачала головой. — Мне не оставили выбора, и я не отступлюсь. С этого мгновения у меня новая судьба, к худу ли, к добру ли.
— Надеюсь, что к добру, — понимающе кивнув, отозвалась Паулина.
Мы выскочили за дверь, поспешили вниз по безлюдному коридору и спустились по черной лестнице, не встретив там никого: все слуги были заняты приготовлениями в аббатстве или толпились у главных ворот цитадели, поджидая торжественную процессию.
Через небольшую деревянную дверь на массивных черных петлях мы вышли в слепящий солнечный свет. Ветер принялся трепать подолы наших платьев, сорвал у меня с головы капюшон. Как я и рассчитывала, задние ворота крепости, которыми пользовались для выездов на охоту и тайных отлучек, оказались не заперты. Паулина повела меня через грязный выгул к гостевому дому, где в тени прятался мальчишка-конюх, держа поводья двух