Она очаровательно хмыкнула:
— О боже, ведь таким образом можно вычислить, сколько мне лет, правда? Надо за собой следить. Нет, милочка, это не по-итальянски. Когда-то давно, в тридцатые годы, когда вас еще возили в коляске, продавались твердые резиновые мячики для детей. Они назывались «сорбо-попрыгунчики».
— И вы в них играли?
— Милочка, — повторила Марша, — вы так добры… Все равно, этот коротышка — явное сорбо по характеру и по внешности и носит фантастические жилеты. Здесь есть еще один мужчина, не знаю, как его зовут, он приехал вчера вечером. Но у меня такое чувство, что он тоже писатель.
— О господи!
— Я понимаю. Настоящая плеяда талантов, да? Хотя, скорее всего, они ничего не стоят. Сорбо так наверняка. Но этот парень выглядит, словно он действительно… весь такой темный и роковой, — мечтательно произнесла Марша, а потом нахмурилась своему джину. — Только… он тоже рыбачит.
— Создается впечатление, что здесь собралась интригующая компания, — высказалась я.
— Не правда ли? — откликнулась она без особой убежденности. — Да, еще пожилая дама, которая, по-моему, является матерью Каудрей-Симпсона, она все время вяжет, милочка, причем нитками ужасных цветов. И еще три юнца с голыми коленками, они живут в палатках около реки, ходят сюда питаться и постоянно бродят с молотками, серпами и тому подобной ерундой.
— Вероятно, студенты-геологи, — догадалась я. — Однако я очень сомневаюсь насчет серпов. По-моему, из всего этого есть только один выход: вам самой следует начать ходить на рыбалку. Я, к примеру, собираюсь. Мне говорили, что это успокаивает нервы.
Марша бросила на меня взгляд, полный ужаса, смешанного с восхищением.
— Боже мой! Вы поразительный человек! Но… — Она перевела глаза на мою левую руку и кивнула. — Я должна была догадаться. Вы замужем. Наверное, он вас заставляет. Так вот, эта несчастная миссис Корриган…
— Я не замужем, — вставила я.
Она на мгновение замолчала.
— О, простите, я…
— Я разведена.
— А!.. — Почувствовав облегчение, Марша ослепительно улыбнулась мне. — Вы тоже? Дорогая, и я разведена.
— Я знаю.
— Трижды, радость моя. Ужасно утомительно, доложу я вам. Ну разве они не подонки?
— Прошу прощения?
— Мужчины, дорогая. Подонки.
— А, понимаю.
— Только не говорите, что ваш не был подонком.
— Был, — ответила я. — Совершенно точно.
— Так я и знала, — обрадовалась Марша. Я подумала, что впервые вижу, какое действие могут произвести две порции розового джина. — Как его звали?
— Николас.
— Животное, — кровожадно произнесла она. Было очевидно, что в ней снова проснулся инстинкт обличения. — Выпьем еще, Жанетта, дорогая, и расскажите мне все.
— За мой счет, — твердо сказала я и позвонила в колокольчик. — И мое имя Джанетта. Джанетта. Итальянского происхождения, как и сорбо.
— Очень мило, — согласилась она. — Откуда у вас итальянское имя?
— О, это старая история. — Я заказала напитки, радуясь возможности переменить тему. — Мою прабабушку звали Джанеттой. Она относится к типу предков, чье существование стараются спрятать в наглухо закрытом фамильном буфете, только моя прабабушка не из тех, кто позволит себя спрятать даже на секунду.
— Чем она занималась? — спросила заинтригованная Марша.
— О, она пошла обычным путем, чтобы погубить свою репутацию. Натурщица, любовница художников, потом вышла замуж за баронета и…
— Я тоже как-то раз была замужем за баронетом, — оживилась Марша. — Хотя я его бросила. А она?
— Естественно. Она убежала с молодым многообещающим художником в Париж, где сколотила изрядное состояние — не спрашивайте меня как, — а потом умерла в монастыре в прекрасном возрасте восьмидесяти семи лет.
— Да, были времена… — В голосе Марши прозвучал легкий оттенок сожаления. — Я имею в виду не монастырь, а все остальное. Как мудро иметь достойную прабабушку, особенно с состоянием и титулом.
Я засмеялась:
— Ничего не сохранилось. Мама была единственной внучкой, и Джанетта завещала все свои деньги монастырю, чтобы застраховать его от пожара, по-моему. — Я поставила пустой стакан. — Таким образом, в отличие от моей прабабушки я, чтобы заработать себе на жизнь, ношу одежду.
Сквозь стеклянные двери мне были видны спускающиеся вниз по лестнице Каудрей-Симпсоны. Через холл по направлению к столовой промчалась горничная. Снаружи, между крутыми склонами полумесяца Сгурр-на-Стри, красное небо стало цвета меди, на его ярком фоне зубчатые скалы приняли форму возвышающегося рельефа. Я увидела троих молодых людей, без сомнения геологов, идущих от реки; они прошествовали мимо окон гостиной, и через миг я услышала, как открылась и хлопнула входная дверь.
Где-то часы пробили семь.
— Есть хочется, — сказала я. — Слава богу, наступило время обеда.
Поднявшись, я подошла к окну, выходившему на восток. Напротив гостиницы простиралась вдаль широкая равнина — почти миля ровного, объеденного овцами дерна, нарушаемого лишь торфяными струйками, которые, извиваясь, тянулись к морю. Через равнину петляла узкая и неровная дорога, потом она шла вдоль береговой линии, а затем поднималась вверх через вереск и исчезала из виду. Справа бормотало море, теперь оно было цвета темного олова и тусклое, так как на него падала тень гор. Вдали слева у подножия Блейвена блеск воды отливал медью небес.
Запоздавший тетерев крикнул: «Вернись!» — и замолк. Чайка на берегу расправила крылья и сложила их. Море, казалось, замерло. Вид был довольно диким и безотрадным; ни звука, лишь птичий зов да стенания овец; ни движения, лишь дрожь крыла чайки да широкие шаги запоздавшего постояльца, торопливо идущего по траве.
Потом его шаги раздались на гравийной дорожке. Скрип ботинок нарушил тишину. Рядом с ним вспорхнула бекасиха с гнезда и, словно молния, полетела зигзагами в горную долину. Лишь дважды вдали, на фоне грозной выси Блейвена, блеснули серебряным отливом ее крылья, потом я потеряла ее из виду.
— Блейвен, — задумчиво сказала я. — Интересно…
За моей спиной Марша произнесла резким, прерывистым голосом:
— Больше ни слова об этом, прошу вас. Вы не против?
Я удивленно обернулась.
Она допивала свой третий джин и довольно странно глядела на меня поверх бокала. Смутившись и слегка расстроившись, как всегда при проявлении грубости, я пристально посмотрела на нее. Я понимала, что, переведя разговор на Джанетту и ее деяния, поступила достаточно своевольно, но мне не хотелось говорить о Николасе. К тому же Марша вроде бы проявила интерес. Если бы ей было скучно… но, судя по ее виду, она не скучала, совсем наоборот.
Она виновато улыбнулась:
— Ничего не могу с собой поделать. Но давайте не будем. Пожалуйста.
— Как пожелаете, — ответила я сухо. — Извините.
Я снова повернулась к окну. Моим глазам предстала огромная и грозная гора. И тут меня вдруг озарило. Блейвен! Это мое упоминание о Блейвене, а вовсе не Джанетта вынудило Маршу укрыться в стакан с джином, как улитку в раковину. Родерик Грант, и Мурдо, и вот теперь Марша Малинг… или у меня разыгралось воображение? Я уставилась в сгущающиеся сумерки, в которых запоздавший гость как раз проходил последние двадцать ярдов до входной двери. Мой взгляд сосредоточился на нем. Я замерла, потом снова посмотрела на него…
— О господи! — воскликнула я и отпрянула от