– Заходи, заходи.

Я взглянул на их дверь, на прикрепленную к ней мезузу – крошечную, покрытую резьбой коробочку из красного дерева. Когда-то я думал, что это просто еврейский амулет, приносящий удачу, но потом понял, что на самом деле у него другая роль – отпугивать зло.

Я задержался на пороге. Не то чтобы я не хотел войти, но визит к Бородиным каждый раз заканчивался тарелкой с сосисками и разговорами о том, какой я худенький. С другой стороны, я обожал все, что Ирина готовила, а то, что со мной нянчатся, нравилось мне еще больше. Возникало чувство, что я ребенок, которого защищают и балуют, – и, конечно, любая уважающая себя русская бабушка иного бы не допустила.

– Извините, я спешу…

Из кухни доносились восхитительные запахи, и я вдруг сообразил, что если оставлю Люка у Бородиных, у меня появится отличная возможность зайти к ним и наесться вкусностей.

– Не хочу навязываться, но не могли бы вы несколько часов приглядеть за Люком?

Она пожала плечами и кивнула.

– Разумеется, Михаил, даже спрашивать не надо, da?

– Спасибо. А мне нужно кое-что отнести, – ответил я, хотя объяснять ничего не требовалось. Я заглянул в квартиру и увидел мужа Ирины Александра – он спал в кресле перед телевизором, показывавшим какой-то русский сериал. Рядом с ним, свернувшись клубком, спал Горби.

Бородина снова кивнула.

– Ты приведешь Люка?

Я кивнул в ответ.

– И закутайся. Сегодня сильно ниже нуля.

Я рассмеялся. Уже две женщины посоветовали мне теплее одеваться, а я еще и на улицу не вышел. Может, я по-прежнему ребенок?

– Ирина, у нас тут шкала Фаренгейта – сегодня холодно, но не ниже нуля. Кажется, градусов десять.

– А, ну да, понимаю. – Кивком она приказала мне идти и вновь занялась готовкой.

Я вернулся в свою квартиру и принялся искать в шкафу пальто, перчатки и шарфы. Места у нас было так мало, что мы арендовали шкаф на другом конце города, чтобы хранить в нем все ненужные вещи вроде лыж, варежек и тому подобного.

Зима выдалась теплая, и поэтому я только недавно достал одну из своих зимних курток – но вдруг вспомнил, что Лорен вчера отнесла ее в химчистку. Со вздохом я снял с вешалки тонкую черную куртку, взял рюкзак с подарками и пошел в спальню за свитером.

Люк, раскрасневшийся после сна, внимательно следил за мной.

– Тебе нехорошо, приятель?

Я взял его на руки. Люк вспотел, и лоб у него точно был горячий. Я быстро сменил ему памперс и переодел в комбинезон, хлопчатобумажную рубашку и теплые носки, а затем понес к соседям.

Даже если Люку и нездоровилось, при виде Ирины он все равно улыбнулся.

– А, dorogoy! – заворковала она, забирая у меня полусонного малыша. – Он приболел?

Я погладил сына по голове и заметил, что его волосы промокли от пота.

– Да, похоже на то.

Ирина прижала Люка к груди.

– Не волнуйся, я позабочусь. Ты иди.

– Спасибо. Вернусь в обед. – Я поднял брови и улыбнулся – она улыбнулась в ответ. Я уже знал, что меня будет ждать пир.

Ирина засмеялась и закрыла дверь.

Ребенок – это такое чудо. Пока у нас не появился Люк, я пытался разобраться в своих страхах, надеждах и мечтах. И вдруг крошечное существо посмотрело мне в глаза, и все стало ясно. Смысл моей жизни в том, чтобы защитить и вырастить это новое живое существо, любить его и научить всему, что знаю сам.

– Что забыл?

– А?

У своей двери стояла Пэм. Она была в одежде медсестры – собиралась на работу. Мы подружились с ней и ее мужем, однако между нами не возникло таких близких отношений, как с Чаком и Сьюзи.

Дело в том, что Пэм и Рори – веганы, и хотя меня это не напрягало, это каким-то образом нас разделило. Каждый раз, когда я ел мясо в их присутствии, я чувствовал себя виноватым, а иногда сам факт того, что я ем мясо, вносил какую-то странную ноту в наши отношения. Впрочем, они много раз заявляли, что мясоедение – личный выбор каждого и что это их совсем не беспокоит.

Пэм – весьма привлекательная блондинка. Если Лорен можно назвать классической красавицей, то Пэм скорее «пышка».

– Нет, просто отвел Люка.

– Я видела. – Она рассмеялась. – Задумался, да?

Я покачал головой и подошел к ней. Она работала в Красном Кресте, и в данный момент ее направили на станцию переливания крови, которая располагалась всего в нескольких кварталах от нашего дома.

– По-прежнему дырявишь вены? Даже на Рождество?

– Сейчас праздник, нужно делать добрые дела, верно? Вот ты, например, когда к нам зайдешь?

Цзынькнул лифт, и его двери открылись. Я понял, что попал в ловушку.

– Ну, знаешь… у меня много дел…

– У всех всегда много дел, но в праздники мы нуждаемся в помощи больше всего.

Я пропустил ее вперед. Чувство вины усилилось вдвое. И не успел я опомниться…

– Ладно, зайду прямо сейчас.

«Черт с ним, сейчас ведь Рождество», – подумал я.

– Правда? – Она просияла. – Я мигом тебя обслужу.

Я покраснел, усмотрев в ее словах непристойный намек.

– Это было бы здорово.

Пока лифт ехал на первый этаж, мы молчали.

– Маловато будет.

– А?

Она смотрела на мою тонкую куртку.

– Там страшный мороз. По телевизору предупреждают о буране, ты разве не видел? Самое холодное Рождество с 1930-х. Вот тебе и глобальное потепление! – Пэм рассмеялась.

– Лучше бы назвали его глобальным замерзанием, – хохотнул я.

Она повернулась ко мне.

– Ты ведь спец по Интернету, да?

Я пожал плечами.

– Заметил, что утром Сеть почти не работала?

Я насторожился.

– Да. У тебя провайдер тоже «Роудраннер»?

Наверно, какая-то проблема с кабелем в здании.

– Нет. По CNN говорят про какой-то вирус.

Лифт остановился на первом этаже, и дверь открылась.

– Вирус?