Теперь, валяясь на пропотевших циновках – в пещерах тоже было жарковато, – Одинцов предавался мрачным раздумьям. Виролайнен, научный руководитель Проекта, вроде бы оставил его в покое и не пытался больше гипнотизировать во сне – может, отчаялся включить механизм возвращения или готовил другую каверзу. Но и без этих ментальных атак Одинцов ощущал, что слабеет духом. Сны его тревожили, то соблазняя, то устрашая; снились ему прекрасная Лидор, его нареченная, и генерал Сергей Борисович Шахов, и оба умоляли его вернуться – только куда? В Айден, в родовой замок бар Ригонов, где обитала Лидор, или на Землю, в Баргузин? Еще снились пытки, каким он был подвергнут в Могадишо, джунгли, подожженные напалмом, бесплодные афганские ущелья, свист пуль и треск пулеметных очередей, минное поле, где он подорвался и получил осколок, едва не дошедший до сердца. К телу Рахи, молодого нобиля, все это не относилось, но память Одинцова не умолкала, воскрешая одну картину за другой: лица его покойных сослуживцев и бойцов, дебри Никарагуа, степи Анголы, лагерь партизан, атаки и ретирады, раны и кровь. Иногда снилось приятное: опочивальня милой Лидор или кабачок в Оконто, где он умял с приятелями-гвардейцами тушеного удава.
Страхи и соблазны! Еще неделя-другая, думал Одинцов, и он, пожалуй, без помощи Виролайнена распечатает ту потаенную дверцу, где начинается обратный путь… Мысль об этом была нестерпимой, так как имелась масса обстоятельств, по которым он не хотел возвращаться. Скажем, нераскрытый секрет; он так и не добрался до Юга, не выяснил, кто таится за двойной линией Великого Болота, люди или иные существа, пришельцы со звезд или аборигены этого мира. Еще была Лидор… если куда и вернуться, так в древний замок бар Ригонов, к прекрасной златовласке… Да и старый целитель Арток бар Занкор, и верный Чос, и славный хайритский вождь Ильтар Тяжелая Рука тоже кое-что значили! Не хотелось отбыть восвояси, не повидавшись с ними… Наконец, был еще он сам – вернее, ладное, крепкое, молодое тело и лицо, в котором от Арраха Эльса бар Ригона оставалось уже совсем немногое. Если бы он мог забрать все это с собой! Если бы мог!
Одинцов шумно вздохнул, чувствуя влажную липкую испарину на коже. Под многометровым щитом скалы было не так жарко, как на Поверхности, но все-таки камень даже ночью оставался нагретым до двадцати семи-тридцати градусов. Днем температура еще повышалась, и от зловония и вечной духоты, царивших в пещере, было совсем невтерпеж. Гнусная клоака! Хуже, чем пустыни и тропические джунгли на любом из земных континентов!
За циновкой, загораживающей вход, послышалось осторожное сопенье, потом в каморку просунулась голова. Кто-то из молодых… подросток, которого Бур использует на посылках… как его – Квик, Квок, Квак? Одинцов не мог вспомнить его имя.
Квик-Квок-Квак, от великого почтения втянув носом воздух, хрипло произнес:
– Бур послал… Ты идти, смотреть мясо!
Придется идти, смотреть мясо, то есть пленников. Как ни крути, он был третьим человеком среди айритского клана, занимая почетное место после Бура, вождя, и Касса, дряхлого колдуна. Но Касс по большей части только заговаривал раны; его уже не интересовали ни женщины, ни даже мясо, которое он не мог разжевать из-за отсутствия зубов.
Одинцов поднялся, застегнул на талии пояс с кинжалом, влез в плетенные из коры сандалии и направился к выходу. Квик-Квок-Квак, подобострастно изогнувшись, отвел циновку в сторону, затем потрусил следом – в качестве почетного сопровождения.
Пленники, десятков шесть, были уже построены на берегу у озера, между котлом и дровяным складом. Неведомо по какой причине, лишайник над этим местом люминесцировал сильнее всего, и хитрый Бур всегда разглядывал здесь новое пополнение, решая: кого в котел, кого в соплеменники. На этот раз немедленная смерть чужакам не грозила, ибо трупов после ночной битвы было предостаточно. Их уже разделывали в отдаленном углу огромной пещеры, и Одинцов старался не смотреть в ту сторону.
Почесывая волосатый живот, под которым свисал огромный пенис – не меньше, чем у носорога, как всегда казалось Одинцову при взгляде на этот чудовищный инструмент, – вождь неторопливо прохаживался вдоль шеренги пленных в сопровождении десятка воинов с дубинками. Ему надо было выбрать двенадцать самцов и пять самок, чтобы возместить потери в недавнем бою. Одинцов во время этой важной операции выполнял роль советника и ассистента.
Он подошел и встал рядом с вождем, возвышаясь над ним на целую голову. Бур повернулся к нему всем корпусом; мощные мышцы перекатились под клочковатой рыжей шкурой, когда вождь вытянул лапу в сторону шеренги.
– Ты смотреть, Од, смотреть хорошо! Вот это… это – не мясо! Это – хорошо! Это – сильный, толстый… Од хочет?
Отсутствие родов, спряжений и склонений в языке айритов делало речь вождя несколько путаной, что искупалось жестами. Одинцов проследил направление вытянутой руки Бура и мысленно охнул. Ему опять предлагали самку! Все правильно: крепкую толстую самку с грудями, свисавшими до пупа.
– Толстый, очень-очень толстый, – продолжал нахваливать свой товар Бур, и кончик его пениса дрогнул от вожделения. – Од и этот толстый – хорошо! – Он облизал пересохшие губы.
Одинцов отрицательно покачал головой:
– Нет. Бур и этот толстый – хорошо, очень хорошо! Бур – вождь, Бур – первый, Бур брать самый-самый толстый!
Бур огорченно вздохнул, подарив тем не менее толстой самке многообещающий взгляд.
– Другой? – вежливо поинтересовался он, поведя лапой вдоль шеренги, в которой было не меньше половины женщин. – Од хочет другой?
– Нет. Все самый толстый – Бур. Остальные – мясо.
Ему нелегко дались эти слова, хотя он ничего не мог изменить. Конечно, все остальные – в котел. Иного исхода не существовало.
– Од – хорошо? – сказал вождь с явно вопросительной интонацией. Нахмурив лоб, он построил более сложную фразу: – Од – здоров?
– Здоров, как окопная вошь! – подтвердил предмет его отеческих забот и, вырвав у ближайшего стража дубинку, переломил ее о колено. – Од здоровее орангутанга! Но это не значит, что он будет жрать обезьянье мясо и заваливать этих вонючих самок!
Бур, смущенный потоком незнакомых слов, произнесенных вдобавок на русском, почесал темя. Все-таки этот Од ненормальный! Не хочет самку! Правда, к нему, к вождю, проявляет полное почтение… Конечно, Бур выберет самок, половину руки… или даже больше… Мяса вдоволь, и можно прокормить еще пару-другую женщин…
Он мотнул головой, приглашая Одинцова проследовать вдоль строя.
– Бур,