Императорский сингулярий[3], отшвырнув служителя, ступил на мраморный пол портика. Отыскав глазами префекта, протопал в грязных и стоптанных сапожищах в его сторону. Приблизившись, вскинул правую руку, заученно рявкнул:
– Привет тебе, Корнелий Лонг. Император Траян прислал приказ. Наилучший также добавил, чтобы ты не мешкал.
Ларций, справившись с мгновенной оторопью, принял пакет правой – целехонькой – рукой и спросил:
– Приказ секретный?
– Нет.
– Можно вскрыть? – добавил Ларций.
– Так точно, – ответил гвардеец и отступил.
Возле Лонга моментально собралась толпа. Всему Риму было известно, что Ларций был в приятельских отношениях с императором. Кое-кто утверждал, что Траян полагал однорукого вояку своим единственным другом. Даже если и так, в любом случае получить персональный приказ от правителя мира – это была очень высокая честь.
Ларций осторожно отделил печать и передал ее своему рабу Эвтерму, прогуливавшемуся в компании с хозяином и Вером. Эвтерм был известен в Риме не менее, чем Ларций. Все знали, что император Траян несколько лет назад лично решил его судьбу. Самые знатные и сильные магистраты Рима не считали для себя зазорным видеть его рядом с собой в банях. Эвтерм с поклоном принял печать, отнес в экседру, где передал на сохранение распорядителю парной. Глаза у служителя, увидевшего расправившего крылья орла, расширились. Он уже совсем было собрался рухнуть на колени, однако Эвтерм строго глянул на него и предупредил:
– Не вздумай устраивать спектакль. Прими и сохрани.
По настоянию собравшихся Ларций зачитал вслух короткое послание, предписывающее префекту срочно прибыть в действующую армию.
– Более ничего? – спросил кто-то в толпе.
– Все, – кивнул Ларций и показал собравшимся записку.
Все примолкли.
Вечером в дом Лонгов явился префект претория Публий Ацилий Аттиан. Влиятельный магистрат, бывший опекун Адриана, подбодрил Лонга, посоветовал не мешкать и не позднее третьего дня отправляться в путь. Аттиан предупредил, что передаст с Ларцием донесения особой важности, вручить их императору следует из рук в руки.
– Также, – доброжелательно улыбнулся Аттиан, – не в службу, а в дружбу – присмотри за грузом золота, которое по распоряжению Траяна должно быть доставлено в действующую армию? Не возражаешь? Более опытного сопровождающего мне не найти. – Следом уже вполне начальственным тоном распорядился: – Отправишься морем. В Брундизии[4] тебя будет ждать императорская галера.
«Вот тебе, Ларций, и мартовские иды[5]», – в сердцах решил Лонг, однако отказать префекту города, доверенному лицу императора, не рискнул. Поблагодарил за доверие, за советы, за галеру. Вслед за Аттианом к Лонгам явился один из самых влиятельных сенаторов Гай Авидий Нигрин. О нем говорили, что он возглавляет партию противников Адриана. Этот плотный, бривший голову, грубоватый на язык, всегда готовый разразиться обличительной речью патриций, от которого доставалось всем, даже императору, на этот раз вел себя на удивление доброжелательно. Одобрив решение префекта поспешить с отъездом, он стрельнул глазами в прислуживавшую им красивую женщину, наложницу хозяина Зию, спросил:
– Надеюсь, дружище, ты сумеешь совместить полезное с приятным? Возьми эту женщину с собой.
Хозяин отрицательно покачал головой.
– Не хочу обременять ее тяготами путешествия. Она плохо переносит жару, а там, на берегах Тигра, говорят, нестерпимая жара. К тому же у нее много забот по дому.
Нигрин поджал губы.
– Как знаешь. Я бы на твоем месте не забывал о необходимом каждому мужчине развлечении.
Он неожиданно расхохотался и добавил.
– Если, конечно, он мужчина!
Другие посетители, валом повалившие к Лонгам (всем не терпелось взглянуть на человека, отмеченного особым вниманием принцепса), тоже не скупились на советы.
Все они сводились к одному – не прогадай, Ларций. Траян недаром зовет тебя. Требуй место в сенате, требуй должность наместника. Требуй то, требуй это. Одним словом, не будь размазней, водится за тобой, Ларций, такой порок. Не в меру ты, префект, строптив, порой не воздержан на язык, гибкости не хватает.
Требуй! Выпрашивай! Моли! Хватай удачу!..
От подобных наставлений Ларций совсем загрустил. Пятьдесят лет прожил, каков есть – таков есть. Другое беспокоило – в приказе ни единого слова о возможном задании или назначении. Сингулярий, приглашенный в дом, тоже ничем порадовать не смог. Заявил, что префект гвардейской конницы Квинт Марций Турбон вызвал его, спросил, знаком ли ему прежний префект Корнелий Лонг? Гвардеец кивнул, сказал, что воевал под его командой в Дакии. Тогда Турбон приказал ему явиться в преторий, к вольноотпущеннику императора Ликорме. Там ему вручили пакет, изрядную сумму денег и приказали мчаться в Рим посуху. Что, как, зачем – никто не подсказал, даже Турбон был в неведении. Ликорма, конечно, знал, но известить не соизволил.
Делать было нечего, следовало готовиться к отъезду, а посетители все шли и шли. После полуночи, когда, казалось, поток доброжелателей окончательно иссяк, явился последний гость.
Ларций уже готовился ко сну. Зия, его радость и горе, заплетала косу. В тот момент в дверь поскреблись.
– Кто? – спросил хозяин. В его голосе ясно слышалась досада.
Снаружи послышался робкий старческий голос:
– Это я, господин.
«Прокуратор? Главный распорядитель в доме?.. Ему-то что надо?»
Когда Ларций отворил дверь и с грозным видом шагнул в коридор, прокуратор от страха едва не лишился чувств.
– Зачем скребешься, старик? – гневно спросил хозяин. – Что тебе не спится?
Зия оставила косу, повернула голову и с брезгливым любопытством глянула в сторону двери.
– Прости, господин. Спальник не отважился побеспокоить тебя. Сказал, сам ступай, если такой смелый.
Ларций с нескрываемым раздражением спросил:
– Говори толком, что случилось? Стоит ли дело того, чтобы стучать в дверь, когда я готовлюсь ко сну?
– Мне показалось, стоит, господин. Верю, ты не прикажешь подвергнуть меня, старика, позорному бичеванию. Однажды Лупа уже приходил к нам за полночь…
– Кто?! – изумился хозяин.
– Да, господин, это опять он, дакский строптивец. Он потребовал разбудить тебя. Сказал, что это очень важно.
Зия, сидевшая на постели, обнаженная до пояса, подала голос:
– Сейчас не время, старик. Гони его прочь!
– Кого? – засмеялся прокуратор. – Аквилия Регула Люпусиана? Любимчика Адриана? Одного из первых богачей Рима?
– Нам дела нет до его богатств, добытых нечестным путем! – повысила голос Зия.
– Кому это «нам», женщина? – спросил старик.
Ларций не выдержал, приказал наложнице:
– Помолчи! – Потом задумчиво добавил: – Лупа, говоришь?.. Что ему надо?
– Он не сказал. Пояснил только, что дело срочное, отлагательства не терпит.
– Хорошо, проводи его в кабинет. Разбуди Эвтерма, пусть присутствует.
– А я? – капризно напомнила о себе Зия.
– А ты ложись спать.
Женщина поджала губки.
Этот визит неприятно взбудоражил префекта. Давненько Лупа не навещал его дом. Когда-то парень числился рабом Лонга, потом префект продал его сенатору Марку Аквилию Регулу, который обезобразил ему лицо. Затем случилось чудо – Регул воспылал необычайной любовью к искалеченному рабу, дал вольную и, что уже совсем невероятно, усыновил его и завещал свое состояние. Лупа стал именоваться Аквилием Регулом Люпусианом. Как ему это удалось, в Риме не спрашивали, однако публично обвинить любимчика самого Публия Адриана в убийстве и