— А это?! — Одноглазый победно вскинул руку, чтобы показать господину, высунувшемуся из повозки, прямоугольник из обожженной глины величиной с две мужские ладони.
Нинурта свистнул, и двое всадников, подскочивших к Сарсехиму, подхватили перепуганного до смерти, с непокрытой головой евнуха — тот предусмотрительно поджал ноги — и поволокли к повозке. Одноглазый передал табличку господину.
Тот повертел ее и так и этак, громко, не обращая внимания на подъехавшую царевну, выругался и закричал — кто сможет разобрать, что здесь написано?
Сарсехим, брошенный к его ногам, тут же выразил готовность прочитать надпись.
— Ты лучше помолчи!.. — предупредил его Нину и еще раз воззвал к воинам из Вавилона.
Все потупились. Шами соскочила с коня, предложила.
— Меня учили разбирать нашу клинопись.
Нину усмехнулся.
— Ты полагаешь, я могу тебе доверять?
— Но ты же собирался взять меня в жены! Как же ты можешь не доверять своей невесте?
Атаман призадумался.
— Ты пугаешь меня все больше и больше, — признался он и предупредил. — Если попытаешься избавиться от таблички, хуже будет.
— Как же я избавлюсь от нее? Не проглочу же?..
В этот момент один из ассирийцев оглушающе свистнул и указал пальцем на юг. Все обернулись в ту сторону.
Партатуи-Буря, воспользовавшись суматохой, успел заметно отдалиться от каравана. Услышав заливистый посвист, он тотчас пустил коня в галоп. Устремился к увалам, за которыми лежал Евфрат — река богов.
Одноглазый и еще трое ассирийцев бросились в погоню. Нинурта, выскочивший из колесницы, отбросил Шами в сторону. Вскочил на коня, попытался рвануть с места. Жеребец дернулся, но привязанный к шесту, тут же остановился. Полетевший на землю атаман пришел в ярость, бросился развязывать узел, потом отскочил, замахал руками, вновь бросился к повозке, рассек узел ножом, запрыгнул на коня и бросился в погоню.
Грозное «ала — ала» полетело по степи. Некоторое время Шами с замиранием сердца следила за погоней. После нескольких судорожно — тревожных вздохов стало ясно, что Бурю не догнать. Ассирийцы еще некоторое время скакали за беглецом, потом, после отмашки атамана остановились, поворотили назад.
Этих нескольких минут Шами хватило, чтобы ознакомиться с табличкой, на которой продолговато — изящными, как умеют только в Вавилоне, клинышками Мардук-Закиршуми, царь, уверял правителя Дамаска Бен-Хадада в своем неизменном почтении. Закир напоминал об общем деле, которое их связало, ведь всякий правитель, незаслуженно стесненный в пределах своей власти, ищет тех, кто мог бы посочувствовать ему. Далее на табличке шло что-то о нынешних смутных временах, беды которых имеют начало в кровожадности тех, кому все мало, кому не дает покоя чужое добро, кому мешают чужие подданные…
Некоторое время Шами, окаменев, стояла возле повозки. Намек был слишком прозрачен, чтобы не догадаться, о чем идет речь. Теперь у будущего, в которое ее заманило чудо, появился новый, куда более зловещий оттенок, чем отвращение к будущему мужу, щипки плебеек и бесстыдное коварство евнухов.
Ее отец ввязался в заговор против царя Ассирии, грозного Салманасара?!
Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле, и пальчиком коснулась страшных в своей откровенности давленных отметин.
«Нам нельзя ждать, когда тигр, сидящий в Калахе, уйдет к судьбе. Мы должны быть готовы в любой день встать плечом к плечу».
Теперь стала понятна причина, заставившая Сарсехима целовать грязные пятки одноглазого ублюдка. Более того, сватовство, о котором вели речь приехавшие из Дамаска послы, обернулось подлым предательством по отношению к ней, нелюбимой дочери Закира. Только с подачи старшей жены — «той, что в доме», царь мог решиться избавиться от непослушной, готовой к самым невероятным выходкам дочери.
В памяти возникли лица старшей жены отца Амти — бабы и ее дочери Гулы. Это они без конца твердили — дочь скифянки беспросветно глупа, ее следует выдать за рыбака. Они изводили ее щипками, дергали за волосы, не давали спать.
Кто теперь спросит — знала ли ты, Шаммурамат, о том, какую цену тебе придется заплатить за эту сделку? Найдется ли такой человек, который поймет, ободрит, простит — ступай, ты невиновна! Она с тоской глянула на табличку — такого размера камень ей никак не проглотить. Выбросить? Найдут. Разломать? Силенок не хватит. Передать Ардису? Погубишь старика.
Чудо становилось все более разнообразным, в нем одна за другой прорезались самые неожиданные грани. Только успевай уворачиваться.
Подъехавший к повозке Нину соскочил с коня, отобрал у Шами табличку и швырнул девушку в повозку. Потом прыжком заскочил сам.
Шами, готовая к самому худшему, постаралась сохранить спокойствие — ведь от невозмутимости теперь зависела жизнь.
Ассириец грозно глянул на нее, выразился кратко.
— Ну?!
— Что ну?
— Читай.
Шами вздрогнула и, положившись на волю богов, прочитала все, как есть, вплоть до последнего абзаца, в котором коварный Закир восхвалял небожителей и призывал их в свидетели, что писал от чистого сердца.
Нинурта некоторое время молчал, затем протянул руку и взял девушку за подбородок. Он долго рассматривал ее, поворачивая лицо к себе то одной щекой, то другой. Наконец тихо выговорил.
— Ты действительно очень красива, поэтому я не отправлю тебя к судьбе. Будешь прислуживать на кухне. Для начала я сниму с тебя тунику.
— Это ты правильно решил. Здесь очень жарко, а нам предстоит долгий разговор.
— О чем нам разговаривать?
— Ты никогда не разговариваешь с женой?
Нину оглушительно рассмеялся.
— С женой?! Я верно ослышался? Неужели я выгляжу настолько глупым, чтобы связаться с женщиной, чей укус смертелен. Я не хочу лишаться головы только потому, что у тебя симпатичная мордашка и, по-видимому, крепкие груди. Ты разденешься сама или мне применить силу?
— Успокойся, Нину. Разденусь сама, тем более что в своих снах я видала тебя. Я мечтала о таком, как ты, а не об этом слюнявом и жирном царевиче из Дамаска. Ты сразу, как только поймал меня на лету, пришелся мне по душе. Мне бы не хотелось, чтобы, подвергнув меня позору, ты лишился милости своего дяди, которого, я слыхала, ценят за проницательность и неспешность в выборе действий.
— Кто посмеет упрекнуть меня за то, что я отведал вавилонскую блудницу?!
— Великий и грозный Салманасар!
Это имя произвела на взбудораженного, начавшего снимать кожаный жилет мужчину вполне отрезвляющее действие, сравнимое с криками, предупреждавшими — ассирийцы идут!
Что Нинурта! Услышав этот клич, целые народы снимались с мест и бежали куда глаза глядят. Весть о приближении ассирийцев в течение нескольких дней обезлюживала целые области. Те же, кому не повезло и кто оказывался в кольце безжалостных воителей Ашшура, теряли всякую способность к сопротивлению. В них вселялся неодолимый ужас, отнимались руки,