– Ладно, продолжайте… – Он повернулся, намереваясь вернуться в штаб, в каморку дежурного, где остались старший офицер и солдат-посыльный, но вспомнил что-то и снова обратился к сержанту:
– Хэллер!
– Да, сэр!
– Закурить есть?
– Так точно, сэр!
– Дай сигарету.
– Пожалуйста, сэр! – Сержант красиво и четко – словно специально тренировался – выхватил из нагрудного кармана пачку сигарет, протянул уорент-офицеру. Тот вытащил одну сигарету, помедлив, поразмыслив, взял еще одну. Поблагодарил:
– Спасибо. Свои кончились, а ночь длинная.
– Да, сэр.
– Вы тут недолго давайте. Перед рассветом тревога может быть. Отсыпайтесь.
– Ясно, сэр. Скоро закончим.
– Ну-ну…
Уорент-офицер, спрятав трофейные сигареты за обшлаг кителя, ушел. И муштра возобновилась.
Было уже совсем темно. Над черными сопками поднялся в звездное небо месяц – тонкий, словно след от ногтя. Из-за темных казарм, с той стороны посадочной площадки, где стояли ангары, доносилось грохотание, слышалось мерное постукивание, там зарницами вспыхивали отблески электросварки – техники разбирались с новым оборудованием, проверяли его, доводили до ума – времени у них почти не оставалось, и они трудились даже ночами. Главный инженер Форпоста был настоящим фанатиком работы…
– Все на сегодня, – устало сказал сержант через полчаса. – Покурим и пойдем спать. После прогулки на свежем воздухе спиться хорошо, по себе знаю. Сигареты есть?
– Я не курю, сэр.
– Это правильно, – Сержант мял в пальцах сигарету. – Я до армии тоже не курил. А тут начал.
Они присели на ступенях трибуны, с который не так давно приветствовал их начальник отдела информации – брехун, если говорить проще.
Сержант щелкнул зажигалкой, понес огонек к сигарете, затянулся, выдохнул дым в ночное небо. Долго смотрел на месяц. Сказал тихо:
– На Луне, по последним данным, шесть баз экстерров.
Павел тоже посмотрел в небо. Нашел среди звезд красную искорку – возможно, Марс. Сказал:
– И на Марсе три.
– Да… И, вроде бы, на спутниках Юпитера. А может и еще где-то… Далеко, чертовы твари. Нам до них не дотянуться.
– Когда-нибудь, сэр, мы очистим от них всю Солнечную систему.
– Когда-нибудь…
Павел смотрел в небо и вспоминал дом. Думал об отце, которого совсем не помнил. О матери и сестре. О Тинке – впечатлительной, смешливой Тинке, веселой девчонке, которая однажды вдруг изменилась, стремительно повзрослела.
А когда-то они тоже вот так смотрели в небо, и он показывал ей Марс, и рассказывал об экстеррах, а она ежилась и прижималась теснее. Тогда ему нравилось пугать ее. Теперь же…
– Ходят слухи, затевается третья экспедиция, – сказал сержант.
– На Луну?
– Нет, на Марс.
– Нанесем удар по логову?
– Может узнаем что-то новое про этих тварей. Вдруг найдем самих хозяев?
– Две экспедиции ничего не дали.
Сержант помолчал. Потом заявил жестко:
– Я буду туда проситься. Я уже готовлю рапорт.
Павел посмотрел на него. Напомнил то, о чем не было надобности напоминать:
– Первые две не вернулись.
– Знаю.
– Все погибли. Весь десант.
– Космолетчики вернулись.
– Они не высаживались на поверхность.
Сержант пожевал губами сигарету. Повторил тихо:
– Я буду туда проситься.
Они помолчали, задумавшись каждый о своем.
– Слушай, Писатель, – всем телом повернулся к Павлу сержант. – Ты на меня не обижайся, ладно? Я иногда кричу, ору, могу и кулаком двинуть, но ты не обижайся.
– Нет, сэр.
– Ты пойми, я ведь совсем не такой, каким кажусь. Я не настолько туп, и не так груб, как выгляжу. Это роль. Погоны – это как маска. Я надеваю форму, и начинаю играть роль. Такие уж правила. Иначе нельзя.
– Понимаю, сэр.
– Понимать не надо. Главное – не обижайся. Обид на войне быть не должно.
– Да, сэр.
– Думаешь, мне доставляет удовольствие гонять тебя тут два часа? Да я сам спать хочу. Просто уж роль у меня такая. У каждого своя роль… – Сержант затянулся в последний раз, щелчком выбросил окурок – алая стрелка рассекла ночь, ударилась о бетон и рассыпалась мелкими искрами.
– А знаешь, какое самое страшное наказание было у нас в учебке? – Сержант встал, потянулся, кряхтя. – Не марш-бросок, не шагистика на плацу. Это для настоящего солдата на пользу и в удовольствие. А нас заставляли учить стихи. Запирали в карцере с книгой, и пока не вызубришь, не расскажешь наизусть отрывок, из карцера не выйдешь. Чем больше провинность – тем больше учить. Я Шекспира читал, и Гёте, и Шиллера. Гомер – это настоящее мучение. И ваших тоже знаю – Пушкина, Чехова.
– Чехов прозаик, сэр, – заметил Павел, поднимаясь и отряхиваясь.
– Да, – кивнул сержант. – Мне он тоже никогда не нравился. Пошли спать, а то как бы не устроили нам тревогу за три часа до подъема…
Когда они уже поднялись на освещенное крыльцо своей казармы, сержант придержал Павла за руку:
– Слушай, Писатель… – казалось, он чего-то смущался.
– Да, сэр.
– Ты забудь, что я там тебе говорил. На плацу. Забудь, слышишь! Это я так… Ерунду всякую нес…
– Да, сэр. Понял, сэр.
Сержант секунду смотрел Павлу в глаза, потом отвел взгляд и пробормотал:
– Зря… Это все чертовы звезды…
3
Тревогу устроили за полтора часа до подъема.
Взвыла сирена над штабом, в казармах вспыхнул свет, замигал нервно. Загудели вызовами матюгальники громкоговорящей связи, и вялые дежурные, встрепенувшись, закричали, срывая голоса:
– Тревога!
Одновременно во всех казармах взметнулись крыльями отброшенные одеяла. Заскрипели, раскачиваясь, двухъярусные койки, сбрасывая с себя людей. Многоголосая, многоязычная ругань заглушила рев сирены.
Павел скатился с кровати, еще ничего не понимая, еще толком не проснувшись. Кинулся к своей тумбочке, на которой была сложена форма, с кем-то столкнулся, чуть не упал.
– Быстрей! Быстрей, черти! – орал сержант Хэллер, уже когда-то успевший одеться. Или он не раздевался на ночь? – Три минуты до построения!
Павел наклонился к своим ботинкам и невольно охнул от резкой боли, пронзившей одеревеневшие после ночных упражнений икры.
– Сколько вас можно ждать! – бесновался сержант, раздавая подзатыльники бегущим мимо него, застегивающимся, заправляющимся на ходу бойцам. – Сказано было, что планируется тревога! Ну что за идиоты!
Стучали по полу окованные подошвы форменных ботинок, царапали пластик покрытия. Старшие групп и командиры отделений выкрикивали имена подчиненных, проверяли, все ли на месте. Бойцы выбегали на улицу, строились в шеренгу на площадке перед казармой.
Павел, запутавшись в шнурках, никак не мог обуться и с горьким отчаяньем понимал, что снова он в числе последних.
– Быстрей, Писатель! – надевая штаны, мимо на одной ноге пропрыгал к выходу Шайтан.
– Полторы минуты до общего построения! – сержант с ненавистью смотрел на мешкающего Павла. В казарме они остались вдвоем. Все остальные ждали их на улице.
Павел зло выругался, досадуя на себя, пеняя на невезение. Ну почему так получается? Он же не хуже других был в учебке. Укладывался во все нормативы. Никогда никуда не опаздывал. А здесь! Как нарочно!
Он выпрямился, подхватил ремень, бросился к двери. Сержант отвесил ему подзатыльник, едва не сбив с ног, придав ускорение.
Они выбежали на крыльцо и рота приветствовала их свистом.
– Нале-во! Бегом, марш! – рявкнул сержант, не дожидаясь, пока Павел займет свое место в строю. – Ускориться! Быстрей, черти! Быстрей! Минута до построения!
Ритмично громыхая ботинками по бетону, они идеально ровной колонной мчались на плац.