Сашка длинной кочергой разбил спекшийся уголь в топке, прочистил колосники и принялся бросать туда уголь.
— Хватит, хватит, а то задушишь огонь, — остановил его Платон. — Енакиево только бы проскочить!..
Почему Платону так не терпелось проскочить Енакиево, он и сам не знал. Наверное, надеялся, что там будет безопаснее, вроде как Енакиево уже станет у них заслоном с тыла.
Но Енакиево, как хотелось, они не проскочили. Чем ближе к станции, тем чаще им преграждал путь то желтый, то красный сигнал светофора. Наконец, добрались до входного светофора, но еще издали Платон увидел, что им путь закрыт. «Может, он уже и не действует — после бомбежки замкнуло? — подумал Платон. — Не пойти ли на красный?» — размышлял он, подкатывая все ближе и ближе свой поезд. Остановился почти у самого светофора, всмотрелся в даль — и увидел впереди на путях состав.
— Застряли, видать, надолго, — сказал огорченно Платон своему помощнику. — Пойду проведаю, как там наш Николай. — Он спустился на землю, прошел к теплушке. — Ну как вы тут?.. — И запнулся: Николай лежал на полу, лицо его было накрыто белой простыней. — Скончался?
— Умер, — сказала Мария и всхлипнула: — Такой молоденький… Как же теперь? У него же, наверное, родители есть…
— Наверное, есть, — буркнул Платон, спрыгнув назад, на насыпь. — Вот беда… Что же теперь делать?
— Надо до станции довезти и там…
— Что «там», — досадливо перебил Платон жену. — Что «там»?
— …заявить в милицию.
— Где ты ее найдешь, ту милицию? Там наверняка уже все эвакуировались. — Увидел в паровозном окне Сашку, махнул ему: — Иди сюда…
Подошел Сашка, вопросительно уставился на Платона и, не дождавшись ничего, предложил:
— Может, ему молока дать? У меня там еще полбутылки осталось… Мать харчи собирала на работу и молока налила.
— Кому молока дать? — не понял Платон.
— Да Николаю. Молоко больному полезно.
— Умер Николай.
— Помер? — удивился Сашка и заглянул в теплушку: — Помер… Ой… помер… — Он смотрел растерянно на Платона, ждал какого-то утешения.
— Да… Помер, — сказал тот твердо. — Похоронить надо.
— Где? Тут?
— Ну а где же?
Сашка оглянулся в ту сторону, где остался их дом, словно хотел отвезти тело к родным, долго смотрел вдаль, а потом поник головой и стоял так, пока Платон не вывел его из себя:
— Состав все еще стоит… Может, успеем? У тебя на паровозе штыковая лопата есть?
— Есть.
— Неси. И совковую прихвати.
— Грабарку?
— Да, грабарку. Давай, быстро только.
Сашка принес лопаты, они перепрыгнули через кювет и на краю вспаханного поля стали рыть могилу. К ним подошли Виталий и Женька, Виталий стал помогать, сменяя то отца, то Сашку. Платон тревожно поглядывал на светофор — теперь ему хотелось, чтобы он продержался на красном как можно дольше.
Работали быстро, спешили. Наконец Платон сказал:
— Хватит, пошли, — но прежде, чем взять тело, Платон обшарил карманы покойного, достал паспорт, комсомольский и военный билеты. Кошелек с деньгами, перочинный ножичек. Все это завернул в его же носовой платок, передал жене: — Положи пока куда-нибудь…
Мария попросила, чтобы помогли и ей спуститься на землю, но Платон заворчал недовольно: некогда, мол, возиться с тобой, не до церемоний сейчас. Но она настояла, и он ссадил ее на насыпь. Они подошли к могиле, на краю которой лежал Николай, — ветерок шевелил прядку волос на его лбу. Мария нагнулась; пригладила ему волосы:
— Прощай, сыночек… — и заплакала.
У Платона тоже запершило в горле, он кашлянул и заторопил ребят:
— Давайте опускать. — И, спрыгнув в могилу, поднял руки. — Осторожно… Осторожно… — Платон уложил тело на дно, руки скрестил ему на груди, накрыл лицо простыней. — Прощай, сынок… Вернемся — мы тебя тут не оставим. — Выпрямился, попросил ребят: — Руку дайте! — Вылез из могилы. — Все. — Снял фуражку. — Бросьте все по горсти земли… — И сам первый показал, как это делается.
Мария и ребята повиновались — стали нагибаться, брать землю и бросать ее в могилу. И норовили, чтобы земля не попала на Николая, словно боялись причинить ему боль. Женька тоже вылез из теплушки и делал все, что делали взрослые.
Когда стали засыпать могилу, Мария заплакала навзрыд, но Платон не успокаивал ее. Отобрал у Виталия лопату, принялся за работу.
Насыпали холмик, подровняли, как полагается, постояли, склонив головы, и медленно пошли к поезду.
А светофор все светился ярким красным глазом, и неизвестно было, когда он переключится…
Сашка оглянулся на могилу, вздохнул:
— И никто не узнает, где могилка моя…
— Узнает, — сказал Платон. — Вернемся, найдем родных и обо всем расскажем. Место приметное.
— А если не вернемся?
— Кто-то вернется… — раздумчиво сказал Платон. — А на всякий случай… На всякий случай надо что-то сделать, чтобы узнали. У тебя, говоришь, бутылка есть? Неси сюда. — И полез в вагон. Женьку попросил выдрать из тетради чистый лист бумаги и найти в ранце простой карандаш, а сам разложил на столике документы покойного, стал листать их. На чистом листе написал: «Здесь похоронен машинист Лукьянов Николай Петрович, убитый пулей фашистского стервятника. Его адрес…» Платон списал с паспорта адрес, подумал и добавил: «Нашедшего эту записку просим сообщить его родственникам». Написал, перечитал и протянул Сашке: — Посмотри, так?
Тот прочитал, кивнул согласно и вернул записку.
— Давай бутылку. Молоко-то выпей, мне бутылка нужна.
— А-а, — догадался Сашка и стал выливать молоко на землю. — Не могу… Меня почему-то тошнит, — признался он.
Платон посмотрел на него — молод парень, потрясен случившимся. Да и все в шоке, молчат, будто оцепенели, только жена тихо плачет. А Клара?.. Что-то ее совсем не слышно. Поискал глазами — увидел: стоит в уголке, вжалась в стену, руками горло себе сдавила.
— Клара, ты что?.. Иди сюда…
Она закрутила истерично головой, затряслась, и слезы хлынули вдруг в три ручья — будто прорвались.
— Маруся, успокой ее.
Мария оглянулась на Клару.
— Что с тобой, доченька? — привлекла к себе. — Ой, вся колотится! Бедная… Испугалась! Ну, успокойся, успокойся. — Она уложила ее голову себе на колени, стала гладить.
Платон взял у Сашки бутылку, вытряхнул из нее остатние капли молока на пол, пучком пакли насухо вытер бутылку изнутри, вдел туда скрученную в трубку записку и крепко забил пробку. Выпрыгнул из вагона, взял лопату и пошел к могиле. Копнул раз-другой свежую землю, вложил в яму бутылку и, засыпав ее, вернулся к вагону. Передавая Сашке лопату, сказал:
— На всякий случай… А документы я сохраню. — И он сложил все Николаево добро стопкой на расстеленный платочек, перевязал кончики крест-накрест узелками, передал Женьке: — Спрячь в ранец.
Вечерело. Пополз туман, стало зябко.
А светофор все светился ярким красным глазом…
— Сходить туда, что ли? — спросил Сашка. — Может, и ждать нечего?
Платон и сам не раз уже подумывал об этом же, но станция еще далеко, а стоящий впереди состав и живой огонек вселяли какую-то надежду.
— Далеко идти-то, — сказал Платон. — Подождем.
Наконец, когда уже совсем стемнело, светофор, к всеобщей радости, мигнул и переключился на желтый. Не дожидаясь зеленого, Платон осторожно двинул состав вперед. «Хоть поближе к живым