День выдался жаркий, на небе ни облачка, солнце, будто раскаленное в доменной печи, немилосердно пекло и угнетало все живое. Листья на деревьях обвяли и повисли, не давая под собой тени. Трава пожухла под толстым слоем белесой пыли. И только в сквере как ни в чем не бывало вызывающе бодро цвел львиный зев. Желтые и красные султаны его из мясистых лепестков были похожи на восковые, и, если бы не редкие пчелы, которые обшаривали глубокие чашечки, они и впрямь казались бы искусственными.

Платон бежал на работу короткой пешеходной тропкой, которую проделали местные жители, — через дворы, вдоль сквера, мимо частных сараюшек, через Горловское шоссе… Шоссе было запружено — по нему медленно тянулся обоз беженцев. Усталые лошади еле тянули телеги с разными пожитками, поверх которых сидели малолетние дети и старухи. Мужики, подростки и молодые женщины плелись вслед за подводами — грязные, измученные. Платон невольно остановился, засмотрелся задумчиво на этот печальный обоз, хотелось чем-то ободрить обездоленных людей, но не знал — чем и как.

Неожиданно среди беженцев прошло какое-то волнение: они загомонили, затревожились, запоглядывали на небо, стали нахлестывать лошадей.

— Немец, немец! — закричал кто-то из них.

Платон поднял голову вверх и там в далеком небе заметил летящую точку, величиной с комара. И только теперь до него донесся отдаленный, какой-то натужный, прерывистый гул моторов. Екнуло сердце: «Неужели?..»

Беженцы торопливо сгоняли повозки с дороги на обочину, люди сыпались с них как переспелый горох и падали в кювет друг на дружку, панически крича.

Не зная, что делать, Платон растерянно стоял у дороги, пока заросший мужик не толкнул его в кювет, закричав сердито:

— Чего маячишь, як… Ложись!

Платон повиновался приказу, но не лег, а только присел на корточки, не спуская глаз с самолета. Самолет пролетел еще немного и, кажется, над самой их головой стал разворачиваться. Развернулся и, оставив в небе белую дымовую петлю, не спеша улетел на запад.

Среди беженцев снова поднялась суматоха, они быстро выбирались из кювета, нахлестывали лошадей, на ходу взбирались на возы, торопили друг друга:

— Скоришь!.. Скоришь! Та куда ж ты?..

Платон дернул за рукав мужика, который его толкнул, остановил:

— Погоди…

— А-а… — сказал тот растерянно. — Може, я вам больно зробив, так звиняйте… — Речь у мужика была певучая, и Платон сразу догадался, что беженцы из Западной Украины.

— Ничего, — сказал Платон. — Откуда знаете, что это немецкий самолет? Может, это наш, а вы в панику?

— Ни… То немец, по звуку знаем. Немец. Звиняйте, треба тикать.

— Да погоди, — Платону хотелось расспросить мужика, как там, где идет война. — Успеешь тикать: самолет-то улетел.

— Цей улетив, други прилетят. Оно бачишь? — Он указал на медленно таявшую в небе белую петлю. — То знак разведчик оставыв для бомбовозов. То мы вже знаемо. Не раз так було. Надо тикать у полэ, от станции подали.

— А вы откуда?

— З-пид Ужгороду, — ответил мужик уже от брички.

«Ну, эти из дальних мест…» — облегченно подумал Платон, однако тревогой повеяло на него, будто вплотную коснулся опасности. Через дорогу перешел, идет, спешит, а сам нет-нет да и взглянет на небо: долго что-то не тает белый след от вражеского самолета… Вдруг и в самом деле это зловещий знак? Да только уж как-то все это непонятно: разве у них карт нет и разве там не обозначены города и станции? Дело другое — скопление войск… Но опять же, что за знак такой непрочный? Был бы ветер, его давно бы уже стерло и следов не осталось… Взглянул снова на небо — вроде тает петля. Хотя бы скорее исчезала, мало ли что…

В приемной на ходу спросил у секретарши:

— Никто не звонил?

— Звонили, — сказала и вслед за ним вошла в кабинет. — Из управления дороги. Сводку требовали.

— А-а, — небрежно отмахнулся он. — Ладно… Ларионову скажите.

— Я так и сделала.

— Молодец.

Секретарша вышла, Платон подошел к окну, распахнул обе створки, но с улицы хлынул нагретый, пахнущий паровозным дымом воздух, и он снова закрыл окно, глядя сквозь оклеенное крест-накрест газетными полосками стекло. Внизу по бесчисленным путям взад-вперед сновали маневровые паровозы, с горки веером разбегались вагоны, щелкая колесами на прижимных узлах. Горку только недавно механизировали, она была гордостью станции — и потому, что это редкая новинка, и потому, что она перестала калечить людей: сколько пальцев оставили башмачники, подкладывая вручную башмаки под бегущие вагоны! Имелись, правда, у них длинные крючки, но они были неудобны, пользовались ими редко и неохотно — как правило, после очередного ЧП или нагоняя о соблюдении техники безопасности.

Механизированная горка — можно сказать, детище Платона. Сколько энергии, сил и души вложил он в нее, пока наконец внедрили! Станция после этого сразу посолиднела, вышла в разряд передовых. И люди как-то преобразились, даже те, кто к сортировке и не имел прямого касательства. Вспомнил, какие гордые и переполненные чувством радости от необычности своей профессии вернулись с курсов в Днепропетровске первые операторы механизированной горки. Смотрели на них, как смотрели когда-то на первых летчиков. И среди них был младший Платонов брат — Петро. Способный парень, красавец! В прошлом году в армию призвали, служит на Дальнем Востоке.

Да-а… Жизнь налаживалась крепко и по всем линиям. Особенно бурно рос транспорт: появились новые мощные паровозы «ФД», «ИС», «СО», новые большегрузные вагоны, увеличились скорости, внедрена автоблокировка, почти на всей дороге исчезли семафоры, их заменили светофоры. Каждая внедренная новинка приносила радость, вселяла гордость. Неужели все это разрушится, рухнет?..

Ковырнув пальцем полоску бумаги на стекле, Платон проворчал:

— Поможет она, что ли? Придумали…

Еще утром хотел сбегать в паровозное депо — посмотреть, что там делается, но теперь почему-то раздумал. Приказал вызвать к нему начальников ремонтных служб — и паровозников, и вагонников.

Когда все собрались, Платон спросил, много ли скопилось «больного» подвижного состава, и тут же распорядился:

— Приложить все силы, ремонт ускорить. У вагонов обратить особое внимание на ходовую часть: чтобы в случае чего можно было их прицепить к любому составу и угнать со станции. Паровозы — все в ближайшие дни «поставить на ноги». Если какой не способен сам двигаться, должен быть способен идти в сцепке с другими…

Начальники сидели и напряженно слушали. Такое распоряжение, будто враг уже был на подступах к станции… Особенно забеспокоились, когда Платон сказал:

— Осмотрите внимательно крепления станков. Где можно оставить два болта — оставьте два, где можно один — оставьте один… С тем расчетом, чтобы в случае эвакуации можно было быстро все снять и погрузить на платформы или в вагоны.

Начальник вагонного депо,