1552 год, 10 июля, Тула

Спал Андрейка тревожно после того странного разговора со своими холопами. И опасался беды. Или сбегут, или какую гадость учинят. Но обошлось, и всё пошло совсем не так, как он ожидал.

Проснулись.

И тут начались странности. Что Устинка, что Егорка начали очень неожиданно себя вести с нашим героем, выказывая ему особое уважение. Чего ранее не наблюдалось. Да, хозяин-господин. Да, никакого унижения или попыток оскорбить-обидеть. Но и держали его за отрока неразумного.

А тут – уважение. С чего бы это?

Впрочем, поразмыслив, он плюнул и вернулся к делам. Ведь ничего плохого это ему не несло. Во всяком случае, в кратковременной перспективе. Только позже он понял всю опасность ситуации, в которую попал тогда…

Всё дело в том, что первая семинария открылась на Руси только при Алексее Михайловиче[21]. А более-менее значимо это аукнулось лишь в XVIII веке, когда в сельскую местность массово пошли священники. До того же Русь делилась на городскую-христианскую и сельскую-языческую. И старое доброе деление на деревни и сёла по наличию церкви в том же XVI веке попросту не работало. Потому что эта самая церковь имелась редко в каких сёлах, как и освящённый христианский погост. И в отличие от более поздних времён, сёла тех лет отличались лишь размером и наличием какой-либо администрации. Например, старосты. Потом в них, конечно, начали ставить церкви, как в административных центрах сельской округи. Но это было потом. Сильно потом.

Конечно, с момента принятия христианства в конце X века прошло около шести столетий[22]. Немалый срок. Однако по-настоящему христианство утвердилось к XVI веку только в городах и монастырях. Село же лишь приняло правила игры и социальный ритуал – демонстрировать свою принадлежность к христианам, чтобы проблем меньше[23].

Так вот, Устинка и Егорка, хоть и были крестьянами в прошлом, но много времени проводили с отцом Андрейки. И часто бывали в Туле. Что укрепило их поведенческие реакции. Однако языческое нутро никуда не делось. Просто им потребовалось какое-то время, чтобы осознать случившееся и соотнести со своей картиной мира.

В целом ничего такого. За тем исключением, что они могли начать при случае языком чесать и хвастаться, заявляя, что служат волхву или ведуну. Во всяком случае, именно так они Андрейку и восприняли. А его знания, частичную «потерю памяти» и странное поведение трактовали как «прикосновение бога». Как и потерю сознания. Само собой, Большой Бог вряд ли снизошёл до чуда. Слишком он занятой и важный. А вот малый, старый Бог… почему нет? Какой? Кто его знает? Мог и Велес, мог и Сварог, мог и ещё какой. Но это и не важно.

Понятное дело, что к отцу Афанасию или ещё кому из церковных деятелей они бы не побежали докладывать. Но так, ребятам своего ранга вполне бы могли ляпнуть. А те и дальше слухи пустить. Совершенно не нужные для Андрейки слухи.

Кроме уважения, которое оба холопа стали выказывать нашему герою, изменилось и выражение их лиц, их взгляд. Ведь у них в голове произошло серьёзная корректировка статуса. Да, они всё ещё были холопами. Но уже не нищего недоросля из числа служилых по отечеству, а натурального ведуна, что несравненно выше. Не говоря уже о том, что они теперь поверили в слова парня и его обещания.

Так или иначе, но утро началось удивительно бодро и позитивно.

Позавтракали.

Сняли ловушки, чтобы не губить попусту рыбу и зверя.

Собрали пожитки.

И отправились обратно в Тулу, имея при себе берестяной туесок с ярко-синей краской и ещё один – с содой. Тоже дорогой продукт, но продавать его Андрейка не планировал. Но и оставлять тут не хотел. Мало ли.

Гребли без всякой спешки. И даже остановились на реке Упе в паре часов хода от Тулы, чтобы переночевать спокойно и прибыть в город уже по утру, а не на ночь глядя. Да и рыбы немного на завтрак нужно было поймать вершей, поставленной в ночь.

И вот наконец утро и Тула.

Устинка остался у лодки – караулить. Там ведь находились все их пожитки, включая остатки продовольствия и инструмент. Оставь так – и уже через четверть часа будет пусто. Растащат и спасибо не скажут. Вот Устинка и остался там сидеть с топором на поясе, готовый в любой момент спихнуть лодку в воду и дать ходу.

Топор был тем самым, многострадальным, который и напильником мучали, и слабенькой кислотой. Однако своей функциональности он в целом не утратил.

Сам же Андрейка прихватил Егорку, туесок с краской и пошёл к замеченному им ранее купцу Агафону по прозвищу Малыш из-за своих необъятных размеров. Называли его так в шутку, разумеется, но ему такой юмор нравился.

– Доброго утречка, – поздоровался Андрейка, подходя к стройке.

– Чего тебе? – неприветливо пробасил купец, который с мрачным видом сидел чуть в стороне и пил прохладный белый квас, очень подходящий своей кислотой летнему зною.

– Дело к тебе есть.

– Денег не дам.

– Денег не дашь, так и товар не увидишь, – произнёс Андрейка, махнув рукой в сторону туесочка берестяного.

– Что у тебя там? – усмехнулся Малыш. – Грибы сушёные?

Андрей молча подошёл и показал, приоткрыв крышку.

Агафон несколько секунд молча смотрел на ярко-синий песок. Потом поднял свой взгляд на парня и махнул, дескать, следуй за мной. Встал. И удивительно подвижно для своих габаритов пошёл. Словно огромный такой медведь. Вроде большой, но отнюдь не неповоротливый.

– Это то, что я подумал? – тихо, почти шёпотом спросил Агафон, когда они вошли в амбар с обвалившейся крышей.

– Это краска. Батя сказывал, что зовётся ляпис-лазурь.

Купец прищурился, а его глаза