Но это же специфическая вещь. То есть, например, есть у нас некая радиостанция, некое СМИ. Возьмем, так сказать, абстрактно, не называя фамилий, имен. И вот в нем собрана некая общность граждан, которые являются носителями очень-очень схожих мнений. И эти граждане, вещают свои мнения, которые не являются ни знаниями, ничем вообще. Они вот вещают это все на огромные массы…
Нет, там элементы знания обязательно есть.
Присутствуют, да.
Ну, хотя бы немножко есть.
Они вещают на гигантскую аудиторию и таким образом формируют это самое общественное мнение.
Формируют свою аудиторию и потом опрашивают ее, правильно ли они сформировали то, что они формировали. И у них совпадает.
Да.
А почему, если я его формировал, почему же у меня не совпадет?
Они и преобразующую роль выполняют. Они преобразуют мнения.
Так точно.
Вот видите. Они, собственно, и руководствуются тем, о чем мы говорим. У них есть задача, задача эта, может, формируется в Вашингтоне или еще в других городах, я не знаю. Я ведь не знаю, я же этого не утверждаю. У меня просто мнение такое, что это «Эхо Вашингтона». Это мнение, это не знание. Я ничего не знаю про них, боже упаси. Вот и они формируют это, а потом говорят: вы знаете, мол, мы проверяем – так люди наши и считают. Так вот точно, как мы думали, так они и считают. А что проверять-то – это ясное дело, если я сформировал… Представьте, я принимаю у студентов экзамен. Пусть они попробуют сказать, отвечая на вопрос, не то, что я жду, – я поставлю им два. А тут этих людей грязью обольют. Скажут, как вы с таким мнением вылезли?! Да оно не соответствует нашему «Эху». Или чему-то там еще, какому-нибудь другому названию или содержанию это не соответствует. А раз не соответствует, ату его, гони его!
И как тут быть? Вот ключевой, так сказать, вопрос.
Как? Радоваться, что у нас свобода.
Свобода – прекрасно.
А раз у нас свобода, вас никто не закрыл и мне никто рот не закрывает. Ну, они говорят свое, а мы говорим свое. Идите вот, кто хочет слушать то, что вырабатывается где-то в других местах, не в нашей стране, или самыми отбросами нашего общества, которые себя считают элитой, и слушайте их и смотрите. А кто хочет создавать, так сказать, свои органы и средства массовой информации – создавайте. Вам запрещают? Не запрещают. У нас никто ничего не запрещает.
Вы считаете, что забороть можно только таким способом: не можешь победить – возглавь другое?
Но прежде всего на что-то положительное опереться надо. А что толку, что вы будете или я буду против, и что с того, что я против? Вот вы кушаете бутерброд с колбасой, а я против. Потом вы начали с икрой есть, я опять против. С севрюгой – я опять против. Так называемая протестная позиция бессильна. А чтобы изменить ситуацию, надо, наверное, подумать, как поменять вообще экономику и, может быть, собственность по-другому устроить.
Страшные вещи говорите.
Что тут страшного? У нас это все было, мы ничего не боимся. Мы же жили в этом всём. Я же жил при коммунизме. У нас коммунизм был с 1936-го по 1961 год.
Я как раз родился в 1961-м. Не захватил.
Вам не повезло, а мне повезло. Мне повезло дважды – пожить и при коммунизме, и при капитализме. Маркс в свое время писал, что мы не можем использовать эксперимент в социальных науках. А у нас такой эксперимент произошел. Давайте, говорят, мы попробуем разрушить социализм, устроим рынок и покажем, что будет лучше. Получилось хуже. У нас экономика вдвое сразу упала. Когда Владимир Владимирович Путин говорит: давайте удвоим ВВП, – это мы до какого уровня дойдем? До такого, какой был в 1990 году. Дошли? Не дошли. Даже до этого уровня не дошли, потому что машиностроение полуразрушено, станкостроение полуразрушено, производство инструментов полуразрушено, экономика построена так, что интеллектуальные производства присутствуют преимущественно на Западе, а мы сидим на нефтяной игле, дескать, давайте мы нефть будем продавать и будем считать, какой у нас будет рубль. А посмотрите на Японию: у нее нет нефти – и ничего с их йеной не делается. При чем тут нефть-то? Вы на себя обратите внимание, нефть тут совершенно ни при чем. Вы как хозяйствуете, так и получаете. Если у вас все завязано только на одно: продам и куплю, тогда самый безграмотный человек может быть в правительстве. Хоть председателем, хоть министром экономического развития, как был Улюкаев. Я не знаю, что это за экономист такой.
Возможно, так и есть.
Возможно, так и есть. У меня мнение такое.
Да. Особое.
А мнение-то ведь можно высказывать свободно, а особое тем более. Если особое, так это особый шик. Я с особым шиком это и утверждаю. Причем, если вы будете спорить, я скажу: «Я профессор, а вы кто?» То есть мое мнение тем более существенное и особое. Хотя на самом деле для науки и для знания наплевать, что ты профессор: студент может иметь знание, а профессор может какую-то глупость нести, потому что он каким-то образом туда пробрался и имеет звание. Всякое бывает.
Да.
Вон Горбачев. Ведь его умным человеком никак не назовешь. Человек был, представляете, генеральным секретарем, президентом, так? А потом, все разрушив и потеряв, подрядился читать текст в музыкальной сюите «Петя и Волк». Или пиццу рекламировал. Ну, подумайте сами. А Гегель это все объясняет очень просто. Вот смотрите, это наша тема, которую мы взяли: «Знание». Есть глупость, есть ум и есть хитрость. Вот согласитесь, что хитрость посередине?
Хитрость – это тактика, а ум – это стратегия.
Значит, ум-то выше, чем хитрость?
Да.
Умный может быть и хитрым, а хитрый может быть и неумным. А вот глупость – она ниже всего. Так теперь вот посмотрите на эту пирамиду: глупость – хитрость – ум. Можно сказать, что хитрость – это низшая степень ума или высшая степень глупости. Вот Горбачев – хитрый человек? Абсолютно все согласятся с этим. Очень хитрый, всех обманул. Почти.
Толковый аппаратчик?
Толковый.
Мастер интриги, которая помогает двигаться по карьерной лестнице.
Ну, хитрый, и сам себя