обратили на него внимание. Об этом было множество пересудов, я уверен, есть такие, кто догадался, что означает эта мета. Оба Египта, и долина и дельта, все опутано сетью наушников и доносчиков. Они многочисленнее голубей, они жадно выклевывают из навоза обычной жизни зернышки новостей и торопливо несут в житницу Авариса, обменивая каждый слух на горстку дебенов. Все, что достойно того, замечено и учтено. Например, даже я, сидящий в стороне человек, которому безразлична вся Черная Земля с ее черными тайнами, отлично осведомлен о том, что фиванский номарх Камос то и дело попадает под власть неизвестной болезни, а младший его брат Яхмос входит все в большую силу. Он превосходный воин, но при этом бездетен. Между тем у Камоса рождаются лишь дочери. – Бакенсети перевел дух. – Так вот, если о пятне на теле Мериптаха стало известно тебе, то при дворе стало известно еще раньше. У меня много врагов там, ревность и зависть плодят их без счета. Меня ревнуют к царской дружбе и завидуют моему княжению. Если бы я отдал тебе Мериптаха, хотя бы на краткое время, они бы представили это Апопу как сговор родственников, как сговор Мемфиса и Фив против Авариса.

Аменемхет слушал молча, и когда младший брат закончил говорить, продолжал молчать. Взгляд его был таков, будто он направлен не вовне, но внутрь. Трудно представить себе более исчерпывающую и однозначную форму отказа, чем та, что применил Бакенсети. Несмотря на это, жрец медленно заговорил, и глаза его с каждым словом все более суживались.

– Однако это не окончание разговора?

Правитель Мемфиса поморщился и с большой неохотой кивнул.

– Тебе нужен мальчик. Я готов рискнуть и обменять его. У тебя, возможно, есть то, что нужно мне.

– Назови.

Князь долго молчал, едва заметно дергая щекой. Он решался, и сделать это ему было нелегко.

– Ты привез с собой черного колдуна, о котором рассказывают всяческие небылицы. Он якобы убивает людей на время, а потом оживляет. Я не верю в это и смеюсь над этими сказками невежественных людей. Я по-другому воспитан и верю лишь знаниям точным, а не колдовству и заклинаниям.

– Я сам наблюдал действие его ворожбы. В это трудно поверить, пока не увидишь сам.

Бакенсети недоверчиво усмехнулся:

– Если он всесилен, для чего он прибег к твоему покровительству?

– Не к моему, но великого бога Амона-Ра. И его низменная, примитивная сила находится в пределах силы величайшего из богов. Он ворожит и превращает, совершает чудеса и открывает тайны, но волею верховного бога, и в интересах храма.

Бакенсети опять поморщился:

– Это все слова.

Аменемхет развел руками:

– Если ты хочешь удостовериться, ты можешь удостовериться.

Князь тяжело сглотнул, разговор давался ему с огромным трудом.

– Так получается, что я вынужден попробовать. Но тебе я не скажу, в чем моя нужда.

Верховный жрец понимающе кивнул.

– Ты пришлешь его ко мне, этого колдуна.

– Он…

– Ты пришлешь его ко мне, но пусть он побережется и поберегись ты, если вы замыслите обман и надругательство. Если он поможет мне в моем затруднении, я позволю тебе украсть мальчика. Только украсть.

– Я понимаю.

– В этом деле и тебе, и мне поможет только искренность и честность до конца, Аменемхет. Не задумывай ничего лукавого против меня, не надо. Сразу скажу тебе, стоит мне увидеть, что ты хитришь, даже заподозрить тебя в чем-то неправедном, я разрублю наш договор одним немедленным ударом прямо по голове колдуна. И ты не только никогда не увидишь перед собою Мериптаха, ты и Мемфиса не увидишь никогда. Да, я в нестерпимой нужде, но и настороже. Что ты скажешь на это?

7

– Учитель, я могу написать любое число.

Мериптах и посланец Птахотепа сидели на огороженной крыше дворца в той части, что выходила к саду, службам и свалке. Наступало время заката, но суета там, внизу, не стихала. Дышали жаром печи, слуги с подносами и кувшинами влетали в задние дворцовые двери, разливая ароматы жаркого и пирогов. Палки писцов шлепали по мокрым спинам, грызлись собаки за брошенную кость. Воздух сам собою мрачнел, горизонт набухал в месте будущего падения все более краснеющего светила.

Противоположная часть дворца сияла огнями, выливая свет на широкое крыльцо, на щедро увлажненную площадь, пролегающую от крыльца до ворот. В дверных проемах висели гирлянды искусственных цветов, а в бесчисленных вазах плавали только что срезанные лотосы. Повсюду на подставках стояли подносы с угощениями. Фаршированные утки, горы золотистых рыбин, пирожки медовые и мясные, латук, финики, распечатанные кувшины с вином. Мелькали служанки в полупрозрачных одеждах и вообще без одежд, мрачные карлики теребили за уши любимую таксу госпожи Аа-мес, флейтистки осторожно выискивали нужный звук в своих музыкальных трубках, попискивали настраиваемые лютни.

«Царский брат» и начальник гиксосского гарнизона уже прибыли и теперь беседовали с правителем и его супругой в главной приемной зале, что было совсем не интересно мальчику.

– Задайте мне число, учитель, даже самое сложное.

Учителя звали кратко – Ти. Сухощавый, круглолицый, однорукий (отсечена была кисть), с живыми, ехидными глазами и жидкой бороденкой на дряблом подбородке. Во время разговора он ее вечно теребил и загадочно похмыкивал. Прежде Мериптаху его видеть не доводилось, верно, он принадлежал к той толпе убогих, голодных, часто увечных, самоназванных пророков, что гнездятся в порах всякого большого храма, составляя непременную его принадлежность. В мемфисском доме Птаха они сидят у северной стены, в углублениях под осыпающимися козырьками и гадают простолюдинам, не имеющим лишнего теленка для подношения в храм по всем правилам. Главная специализация их – подобающие и неподобающие дни. Правоверный египтянин без особого одобрения не может шагу ступить. Ни купить вязанку дров, ни отправиться в гости в соседнюю деревню. Он должен знать, что совершает это в подобающий день. Дешевый совет за пару жареных голубей или связку латука могут дать мелкие пророки вроде Ти. И важно то, что их много. Если один скажет – нет, сегодня нельзя плыть через Нил на лодке, ибо в этот день Сет некогда разрубил на части Озириса, то можно подойти ко второму, и тот разрешит – плыви, ибо день вполне подобающ. В старину, в такой же точно день, мудрый Тот уговорил львицу Сохмет прекратить истребление людей.

Быстрые, острые пальцы Ти впились в волосяную рощицу на подбородке, один глаз весело прищурился.

– Ну хорошо, все цифры ты знаешь, но как ты запишешь их от одного до миллиона?

Мериптах усмехнулся, такое задание его не могло испугать. Он быстро начертал на табличке: один, десять, тысяча, десять тысяч, миллион.

– Хорошо, а двадцать два?

Ряд цифр шел слева направо, считались же числа, наоборот, справа налево.

– Учитель, я могу не только записывать числа, но также и женить их и разводить. Вот что будет, если составить в одно все прежние