– Не верю, не верю, – повторил Чкалов. – Не думал, что до такого дойдем.
Он отодвинул от себя тарелку и оперся локтями на столешницу – огромный и ужасный, и у Натальи мелькнула дурацкая мысль – а как же он такой могучий забирался в кабину истребителя?
– Будешь? – Николай Иванович протянул ему пачку, но Чкалов посмотрел на него так, что он убрал ее суетливым и виноватым движением. – Прости.
Чкалов порылся в кармане плаща и бухнул на стол золотой портсигар. Открыл его и кивнул. Папиросы. Николай Иванович достал одну, размял табак в курке, прикусил мундштук. Откуда‑то возникла миниатюрная официантка с зажигалкой. Бехтерев прикурил, а Чкалов процедил:
– Сгинь.
Он долго возился с коробком, но не оттого, что был уже порядочно пьян, ибо, на профессиональный взгляд Натальи, опять же, относился к тому редкому типу людей, которые не пьянеют, но всё больше погружаются в самую черную меланхолию. Высокая концентрация алкоголя в крови опознается по излишней возне с мелкими предметами – спичками, папиросами, хлебными крошками.
– Дайте я вам помогу, – предложила Наталья, но у Чкалова дернулась щека – то ли тик, то ли гримаса.
Спичка вспыхнула, он глубоко вдохнул дым.
– Ты знаешь, на чем они всё еще летают? На этажерках, блять.
Николай Иванович поморщился, посмотрел на Наталью.
– Девятки, пятнадцатые, представляешь? Это как…
– Не ругайся.
Чкалов тоже посмотрел на Наталью.
– Извини, дочка. Наболело.
– Ничего. Я понимаю.
– Никто ни хрена не понимает, – Чкалов загасил папиросу в стакане с водкой и вцедил жидкость в себя. Вместе с пеплом. – Вот, может, ты что понимаешь, Иваныч? А? Ты же у нас цельный генерал. Тебе положено понимать, почему на переднем крае обороны мы воюем старьем и рухлядью, а они нас Супер Сейбрами дрючат. Случись что посерьезнее, покатимся мы отсюда так, как в сороковом катились. До самой Москвы. Только теперь с другой стороны.
– Болтаешь много, – сказал Николай Иванович. – Это временные трудности, сам должен понимать. На всё сразу и всего не хватит.
– Ага, ага, еще скажи, как наш особист – кто хочет всего и сразу, тот получит ничего и постепенно. Козьма Прутков, мать его. На ОГАС хватает, на космос хватает, а на оборону – хрен без масла. Ребятам стыдно в глаза смотреть. Они ведь до сих пор думают, что я на гражданку по своей воле списался. Не выдержал затягивания поясов. Вспомнил про миллион двести. Помнишь, как это было? Когда миллиону двести здоровых мужиков дали из армии пинка под зад? Да что там армия! Ты когда в последний раз в каком‑нибудь колхозе был? Вот где разруха. Нам еще до такого лет десять на сухом пайке сидеть.
Чкалов сорвал крышку с очередной бутылочки и вылил содержимое в стакан, так и не достав оттуда размокшую папиросу.
– Тебе когда в рейс? – кивнул на стакан Николай Иванович.
– Иди на хер, – сказал Чкалов.
2
Шофер, солдатик‑сверхсрочник, о чем он незамедлительно сообщил, оказался болтлив и весел, как все солдатики‑сверхсрочники, крутящие баранки автомобилей большого начальства. Военный уазик резво бежал по идеальной дороге, зажатой между пологими холмами.
– Все‑таки хорошо тут, товарищ генерал, чисто, аккуратно, народ вежливый, девушки правильно воспитаны. Я ведь почему на сверхсрочку пошел, – повернул он голову к Наталье, – уезжать отсюда не хотелось. Как представлю родное село на Смоленщине, так пот прошибает. Не то что здесь! Вот, японские колхозы – это да, им бы еще земли побольше, они бы и не так развернулись. А девки какие, – солдатик вдруг запнулся, сообразив, что затронул скользкую тему в присутствии генеральской дочери.
– И что же девушки? – спросила Наталья. – Все сплошь гейши?
Дались ей эти гейши.
Солдатик засмеялся.
– Не знаю, я гейш только в кино видел. Страшные, наштукатуренные, куклы, а не девушки. В жизни они очень даже лучше. Что ни спроси – улыбаются, кланяются. От солдат не шарахаются. Женился бы, ей‑богу, женился! Разрешите, товарищ генерал?
Николай Иванович завозился на сиденье и пообещал:
– Так разрешу, что в двадцать четыре часа отсюда вылетишь. А потом еще и спасибо скажешь.
– Это почему же, товарищ генерал?
– Ноги у них кривые, – сказал Николай Иванович.
Солдатик хохотнул.
– Так ведь мне с ее ног… – начал он, но вновь осекся.
Наталья смотрела на затылок отца врачебным, как бы он выразился, взглядом. Ему полегчало. Что‑то, доставлявшее боль, отпустило. Вернее – отпускало. Медленно, но верно. Это ей очевидно, хотя никакой она не врач. А даже наоборот.
Вдалеке от дороги показался приземистый деревянный дом с большой двускатной крышей.
– А что там? – спросила Наталья, и опять вмешался шофер:
– Онсен. Баня по‑японски. И горячий источник рядом. У них принято сначала мыться, а потом в горячей воде лежать, природой любоваться. Хорошая штука, я вам доложу.
– Наша баня лучше, – Николай Иванович опустил окно и закурил. – Да и кто тебя в онсен пускал?
– Было дело, – неохотно ответил солдатик. – Но наша баня, конечно, лучше, товарищ генерал. Тут не поспоришь.
– Распустили вас, курорт, а не служба, – покачал головой Николай Иванович, – онсены, гейши, саке, благо все самураи за проливом остались.
– Империалисты проклятые, – согласился солдатик и включил радио.
Наталье до сих пор казалось, что она пребывает в коконе отчуждения, словно ее отделяет от этих людей, этой земли невидимая, но неодолимая преграда. Наверное, существовали заклятья, которые могли ее разрушить, но она их не знала. Чужая в чужой стране. Но разве этот кокон возник только сегодня? Не обманывай себя. Ты так живешь последние семь лет. Под общей анестезией бытия. Которое определяет анестезированное сознание.
Приторное пение местной певицы и подпевающего ей мужского хора заполняло машину липкими звуками. Такое долго не вынести, но тут начались новости.
«Сегодня в Кремле Председатель Совета Министров СССР товарищ Косыгин встретился с Премьер‑министром Правительства Японской Народной Республики товарищем Хаято Икэда. На встрече обсуждался широкий круг вопросов, посвященных сотрудничеству обеих стран. Было еще раз заявлено о нерушимой дружбе между нашими народами. Стороны резко осудили провокации со стороны японских империалистов и американской военщины в Сангарском проливе. Миролюбивая политика наших стран направлена…»
– Вот ведь оно как, – сказал солдатик. – Лишь бы войны не было. Не будет ведь, товарищ генерал? А то вон, и в Китае хуйвэнбины распоясались.
– Хунвэйбины, – поправила Наталья.
– Один черт, как попрут на наши границы…
«На орбите завершается монтаж тяжелого межпланетного корабля «Заря». Экипаж корабля под командованием летчика‑космонавта Алексея Леонова приступил к проверке систем жизнеобеспечения. Все работы идут согласно графику. До начала экспедиции остается семнадцать дней».
– Неужели полетим? – Настроение у солдатика менялось со скоростью передаваемых новостей. – Как вы думаете, Наталья Николаевна? – в первый раз он обратился к ней по имени‑отчеству.
– И полетим, и долетим, – сказала Наталья.
– Но ведь – Марс! Так далеко! Может, на Луну надо было для начала полететь, а? Хотя что