– Почему концлагерь? – Чертова сигарета никак не желала прикуриваться от зажигалки, огонек которой метался из стороны в сторону, пока Бравый не сжал ее запястье, остановив тремор.

– Вы и правда желаете об этом говорить? – Удивительная церемонность для бравого офицера.

– Вы начали разговор.

– Я его давно для себя закончил. Но то, чем вы занимаетесь, всё равно бесчеловечно.

– Откуда…

– Я служил с генералом Бехтеревым. Обеспечивал развертку и поддержку ОГАС. Сидел за рабочей станцией в нескольких метрах от ширмы. Они всё еще используют ширму?

– Это особый случай, – сказала Наталья. – И стечение особых обстоятельств. Наука обязана его изучить.

– Обязана? Во имя чего?

– Во имя человечества. Торжества разума. Счастья всех людей. Какой ответ вам больше по душе?

– А как же слезинка ребенка?

– Достоевский был идеалистом. Я – материалист. Вы ведь воевали? И убийство врага не считали убийством? И там гибли дети. А врачи? Чтобы спасти жизнь, порой приходится причинять страшную боль. В том числе и детям.

– Не ожидал услышать это от женщины.

– Я ученый. Особая чувствительность женщины, к вашему сведению, мужской шовинизм. Женщины безжалостнее мужчин.

– По‑вашему, она лишь научный образец? И мы не можем ждать милостей от природы, взять их – наша задача?

– Послушайте, Бравый, я понимаю ваше положение – без семьи, отставка, может быть, и мой отец – не самый душевный и понимающий человек в мире, но, право, это не повод оскорблять меня.

Темная тень Бравого всё росла и росла, поглотив солнце, тепло, жизнь, оставив ее на дне какого‑то колодца, куда звуки доносились еле‑еле, искажаясь до неузнаваемости могучим эхо. Девочка и эхо. Очень маленькая девочка и очень громкое эхо. Ей стало невыносимо одиноко. И еще она вспомнила про научный образец с биркой, точнее – с номером, выбитым на культе. Зачем?

– Вам плохо? Вам плохо? – как заведенный повторял Бравый.

Пальцы нащупали в сумочке несессер. И плевать, что кругом люди.

7

Собака была самой обыкновенной. Даже не собака, щенок местной породы – мохнатый и неуклюжий. Он то сидел в клетке, свесив язык, то принимался по ней бегать, наматывая круги, то ложился на живот, то скулил, в общем, вел себя как обычный пес. Не понимая, что ему уготовано. Фил подходил к клетке, стоял подолгу, смотрел, даже пытался просунуть сквозь частую решетку пальцы, что категорически не приветствовалось командой отправки. Когда мимо пробегал хоть кто‑то, Фил ловил его за пуговицу халата и начинал что‑то объяснять, скупо жестикулируя. Пойманный виновато кивал, соглашаясь со всем или на всё, а Фил крутил пуговицу до тех пор, пока она не отрывалась.

Закончив процедуры с Кюри, Наталья стояла около ширмы и наблюдала за происходящим, пытаясь догадаться о содержании проводимых Филом бесед. По всему видно, он был как на иголках. В его карманах наверняка скопилась уймища пуговиц – не только от лабораторных халатов, но и от кителей, пиджаков. Причина нервозности – в дополнительных стульях, что расставили вблизи площадки отправки. Точнее, в тех, кто на них будет восседать во время очередной пробы.

Кюри не любила, когда рядом курят, поэтому Наталья пошла к Филу. За свой халат, застегивающийся сзади, ей можно не бояться. На этот раз в цепких пальцах руководителя находился Брысь собственной персоной.

– Меня гнетут смутные сомнения, – вещал Фил. – Не похожи ли мы на тех динозавров, которые приютили землеройку, не понимая, что та не только сожрет их потомство, но и сотрет ящеров с лица Земли?

Величественный и огромный Брысь благоразумно молчал.

– Мы вообще очень мало знаем об эволюции, согласись, Брысь? – Брысь величественно качал головой. – Еще меньше мы знаем о том, как действует механизм смены доминирующих видов. Метеорит? Пятна на Солнце? Нет, Брысь, не все то Солнце, на чем пятна. А если оно так и происходит – буднично, незаметно? Сегодня этих землероек раз и обчелся, а завтра они кишат, как носороги в городе?

– Выпей чаю, – посоветовал величественный Брысь, отнял у Фила оторванную пуговицу и удалился.

– У меня предложение, – сказала Наталья.

– Разогнать всех к чертовой матери и взорвать капище? – Фил протянул клешни к ее халату, но остановился в смущении. – Комиссия для этого и приехала. Так что не беспокойся.

– Предлагаю сделать сегодняшнюю пробу без разряда, даже щадящего.

– И ты, Брут?! Ты видела кривую симуляции? Она прет в небеса по экспоненте, – Фил отпустил собственную пуговицу, захлопал по карманам, словно собираясь предъявить ей график. – Открой последний отчет – раздел ка‑эр двести семьдесят пять, код доступа…

– Видела. Еще немного, и мы сделаем ей лоботомию.

Фил пожевал губами, провел пальцем по клетке, отчего щенок вскочил и тявкнул.

– Кюри на пределе, Фил. Девочка держится, но…

Фил огляделся, потом схватил Наталью за руку и потащил за собой. В его щели не имелось даже стульев, поэтому они стояли друг напротив друга, прижавшись к голым бетонным стенам.

– Во‑первых, она не девочка, – шепотом сказал Фил. – Она – землеройка, а мы с тобой – динозавры.

– Подожди…

– Т‑с‑с‑с, во‑вторых, у нее черт знает какая стадия СУРа, и здесь мы уже на финише, за которым нас макнут в бочку с дегтем и обваляют в перьях. Поэтому сегодняшнее представление для ревизоров – это даже не Гоголь, это крик души.

– Что такое «сура»? Или «сур»? Фил, не надо на меня так смотреть… Пойми…

– Не хочу даже понимать. Займись делом.

– Не груби.

Когда Наталья вернулась за ширму, Ангелика почти всё сделала – установила капельницы, подсоединила провода к торчащим из‑под бинтов электродам, оставалась только инъекция «парацельса» и всё. Дальше как обычно – резиновый мундштук в рот, ремни на конечности, разряд и… и… Щенок исчезает, щенок появляется. Или то, что от щенка осталось. Скалярное смещение в действии.

Кривые на ленте еле дрожали над нулевым уровнем. Активность зоны в области гипоталамуса угасала. Наталья повернулась к Кюри и погладила по руке. Девочка шевельнула губами.

Какая же она белокожая, внезапно подивилась Наталья. Совсем не похожа на японку. А много ли ты видела этих японок за время, что ты здесь? Пару? Или тройку? Память ни к черту. Так почему же она такая белоснежка? Почти как Ангелика, которой только в фильмах про фашистов сниматься. Белокурая бестия.

– Наталья, – позвала легкая на помине Ангелика. – Всё готово.

– Подгузник смени. Хотя нет, я сама. Сама.

Если встать на цыпочки, то можно разглядеть комиссию. Знакомые официальные лица из самолета. Неужели до сих пор здесь ошивались? Вряд ли. Опять прилетели. Отец в закутке с Филом. Странно, что комиссия решила наблюдать зону отправки воочию, так сказать, без всякого монтажа. А то, может, здесь объявился доморощенный Кио, который выдает собственные фокусы за сверхчеловеческие возможности. Кстати, при всей их въедливости, визит официальных лиц к Кюри не состоялся. И не планировался.

– Не вставляй мундштук, – сказала Наталья, отрываясь от созерцания комиссии. – Сегодня обойдемся без электрошока.

Ангелика посмотрела на Наталью.

– Планом эксперимента предусмотрено…

– Я переговорила с Филиппом. Он дал добро.

– Это не в его компетенции, – упрямо завела Ангелика. – Генерал Бехтерев…

Бестия.