– О, да, мой добрый друг Виктор, – сказал он, – вы были достаточно обстоятельны и дали моему уму достаточно пищи для размышлений. Это путешествие становится все более и более интересным… А теперь позвольте вас оставить, мне нужно немного подумать.
25 июня 2-го года Миссии. Вечер. Понедельник. Устье Гаронны, коч «Отважный».
Гвендаллион, вдова Брендона ап Регана, временная глава клана Рохан.
Три дня и две ночи продолжалось наше плавание по бескрайним морским просторам. Все же мы, бритты, в отличие от саксов или ютов, совсем не морские люди и тяжело переносим качку и прочие безобразия морского путешествия. Правда, за эти дни не было ни шторма, ни даже сколь-нибудь ненастной погоды, поэтому корабль, поймав парусами ровный умеренно свежий ветер, стремительно резал волну своим острым носом. Все, включая князя Сергия ап Петра, были довольны таким обстоятельством и наслаждались путешествием. Я много раз видела, как он стоял за этим колесом с ручками, называемым штурвалом, и наслаждался ветром, морем и ощущением послушного его рукам корабля. И только нас, думнониев, за исключением отца Бонифация, от качки мутило так, что мы почти не могли есть.
Особенно страдала во время этого путешествия дочь Виллема-воина Фианна. То есть она страдала не только от качки, но и от того, что слышала, как страдает в своем заточении мой сын Эмрис – его стоны и молитвы к Господу доносились из маленькой комнатушки на корме корабля, иначе еще называемой «собачьим ящиком». Между прочим, как раз под этим местом расположено обиталище того зверя, который своим рычанием движет корабль, когда этого нельзя делать при помощи ветра. И в те моменты, когда этот ужас просыпается по приказу князя Сергия ап Петра, моему сыну приходится хуже всего, потому что тогда к качке добавляется мелкая противная дрожь во всем теле.
Я уже обращалась по этому поводу к отцу Бонифацию, прося смягчить участь моего ребенка, но тот только строго посмотрел в мою сторону и сказал, что этими мучениями мой сын искупает то, что я, как мать, не смогла дать ему правильного воспитания. Что этот мир крайне суров к избалованным засранцам, и если прямо сейчас не преподать Эмрису надлежащих жизненных уроков, судьба его будет печальной. Князь Сергий ап Петр суров, но справедлив, добавил он, и если мой сын сумеет перенести выпавшие на его долю испытания, в дальнейшем никто и не вспомнит, что он когда-то грешил мыслию и только чудо не позволило ему перейти от слов к делу.
Но теперь, хотя испытания Эмриса продолжаются, наши страдания почти закончились. Вечером, когда солнце только начало клониться к закату, корабль вошел в устье большой реки и повернул к ее левому берегу – там, за длинным песчаным мысом, пряталась уютная бухточка, а рядом с ней уютно расположились несколько плетеных из прутьев домиков, напомнивших мне пчелиные улья. Оказалось, что причалить с внешней стороны мыса невозможно. Как сказал Виктор отцу Бонифацию, там в берег бьют длинные тяжелые волны, хорошо разогнавшиеся на морском просторе, и любой корабль, который попробует причалить с той стороны, выбросит на сушу либо разобьет в щепки. И в самом деле, даже издали, со стороны моря, эти длинные пенистые волны, похожие на ряды воинов, идущих на штурм укрепленного лагеря, внушали почтение и определенное опасение, а тут, в бухте, под прикрытием песчаной косы, было тихо и уютно.
Не успел наш корабль подойти к берегу, как навстречу высыпали встречающие. Возглавлял их молодой воин – по внешнему виду такой же, как и Виктор с Гугом. Невысокого роста, широкоплечий и светловолосый, он напоминал типичного сакса… Но я успокоила себя, что саксов в этих краях нет и быть не может. Помимо воина, на берег вышла его старшая жена с маленьким ребенком на руках и десятка два молодых белокожих дикарок, которых уж точно нельзя было спутать ни с одним из известных мне народов. И хоть женщина с ребенком была одета почти так же, как леди Ляля и леди Люсия, посмотрев ей в лицо, и решила, что не буду торопиться называть ее леди. Быть может, потом, когда она станет соответствовать своему месту в обществе, но не сейчас…
Когда корабль мягко ткнулся носом в песчаный берег и с его борта опустились сходни, Сергий ап Петр объявил, что стоянка продлится до завтрашнего утра, а стало быть, всех, кто желает размять ноги на твердой земле, просят сойти на берег. А берег тут был далеко – не чета берегу Нерожденных Душ в Корнуолле. Здесь не было никаких пустошей, пронизывающего холодного ветра, песка, вечно скрипящего на зубах, и прочих мерзостей. Тут все напоминало привычный мир: деревья, кусты и пышная трава по кромке берега. И солнце тут светило гораздо ласковее… Одним словом, все было более чем хорошо.
Но когда я попыталась сойти на берег по сходням, у меня закружилась голова и я остановилась в растерянности, ожидая, когда пройдет приступ внезапной слабости. И тут… сильная мужская рука взяла меня за локоть, придав уверенности, которая и помогла мне сделать несколько шагов, необходимых, чтобы сойти на твердую землю. Конечно же, это был сам князь Сергий ап Петр, собственной персоной, и леди Ляля смотрела на своего мужа с одобряющим видом, словно считала, что он все сделал правильно и его не за что осуждать…
А потом я вспомнила, о чем через падре Бонифация рассказывал Виктор. Тут так принято, что если мужчина оказывает знаки внимания другой женщине, а его жена при этом не ревнует, то это значит, что эта посторонняя женщина на самом деле никакая не посторонняя, а просто еще одна будущая жена, но только об этом пока не объявили вслух. И тут я испугалась. Неужели чувства, которые я старательно таила и таю внутри себя, так очевидны окружающему миру, что их замечает даже главная жена предмета моей тайной влюбленности? Стыд-то какой… Да я и сама-то себе стыжусь признаться в том, что князь Сергий ап Петр все больше и больше занимает мои мысли, что я как можно больше времени стремлюсь находиться подле этого человека, видеть его, слышать голос, пусть даже не понимая