Кэтрин Стэндиш, давно проводив свое сорокавосьмилетие, и так знала, что ничего хорошего больше ждать не следует. Теперь ей не хватало только, чтобы еще и подсознание постоянно твердило об этом.

Когда-то она была мила. Ей об этом многие говорили. Особенно один. «Ты милашка, – говорил он, – только, похоже, у тебя в жизни бывали жуткие моменты». Ей до сих пор казалось, что он думал, будто делает ей комплимент.

Теперь у нее не было никого, кто говорил бы ей, что она милашка, а если бы кто и был, то навряд ли бы сказал. Жуткие моменты победили. Для Кэтрин это звучало определением старости. Жуткие моменты победили.

У дверей квартиры она опустила на пол сумку с покупками и принялась рыться в поисках ключей. Нашла. Вошла. В прихожей горел свет, потому что включался по таймеру. Кэтрин не любила заходить в темные помещения, пускай даже нашарить выключатель заняло бы не больше пары секунд. На кухне она разобрала покупки: кофе в шкаф, овощи в холодильник. Потом отнесла тюбик пасты в ванную, где свет зажигался по тому же таймеру. На это тоже была своя причина.

Самым жутким моментом было то утро, когда она вошла в квартиру своего босса и нашла его в ванной мертвым. Он застрелился. Но перед этим сел в ванну, словно не хотел пачкать полы.

«У вас были ключи от дома? – допытывались у нее потом. – У вас были ключи? С каких это пор?»

Допытывались, разумеется, Псы. Вернее, один Пес по имени Сэм Чапмен и по прозванию Жучара. Чернявый и неприятный, он прекрасно знал, что у нее были ключи от дома Чарльза Партнера, потому что все вокруг знали о том, что у нее были ключи от дома Чарльза Партнера. И он так же прекрасно знал, что это было не потому, что у них роман, а просто потому, что Чарльз Партнер абсолютно беспомощен в элементарных бытовых вопросах, таких как своевременная закупка продуктов, затем их своевременное приготовление, затем своевременное выбрасывание в помойку, после того как он забыл их своевременно съесть. Чарльз был на двадцать лет старше Кэтрин, но их отношения не укладывались и в формат папа – дочка. Вопреки очевидным сплетням ситуация обстояла иным образом: Кэтрин работала под его началом, заботилась о нем и ходила для него за покупками. И когда он застрелился, обнаружила его тело в ванной. Жучара Сэм мог рычать, сколько его душе угодно, однако все это были лишь формальности, связанные с тем, что тело обнаружила именно Кэтрин.

Забавно, как быстро из Чарльза Партнера (имя его, разумеется, не было широко известно общественности, однако от решений его зависели жизнь и смерть значительного количества представителей этой общественности, а это, как ни крути, не пустяки) он превратился в «тело». Всего лишь один осознанный момент в ванне. Сам-то он боялся запачкать полы, но тот свинарник, который он оставил после себя, пришлось разгребать другим. Забавно.

Менее забавной была прыть, с которой жуткие моменты накапливались один за другим.

Так как она все равно была в ванной, а свет все равно горел, ей сложно было не поймать отражение в зеркале. Ничего нового оно не показало. Да, жуткие моменты действительно накапливались, но это было полбеды. Одними изъянами нас награждает генетика. Другие мы дарим себе сами. В холодную погоду у нее всегда краснел кончик носа, равно как и скулы. Это придавало ей бабский, грубоватый вид. С этим ничего не поделаешь. Но все остальное – паутинка полопавшихся сосудиков, иссохшая кожа, обтягивающая лицевые кости, – все это рисовало еще одну картину, за ее собственным авторством.

Меня зовут Кэтрин, я – алкоголик.

К тому времени, когда она сумела сформулировать эту фразу, спиртное уже превратилось в проблему. До этого оно представлялось выходом. Нет, это звучит слишком легкомысленно. Скорее, до этого спиртное совсем ничем не представлялось, оно просто присутствовало. Порой в качестве театрального реквизита (топить горести в вине превратилось в такую заезженную метафору, что казалось, без бокала вина нельзя уже и поплакать над своим разбитым сердцем толком, по-настоящему), но чаще – просто привычным фоном. Оно было самым естественным атрибутом вечера, проведенного дома наедине с телевизором, и абсолютно обязательным – вечера в компании подружек. Вдобавок в то время Кэтрин часто ходила на свидания, а какое свидание обходится без бокала-другого? Поход в ресторан сопровождался выпивкой; поход в кино завершался выпивкой после сеанса. А если под конец набраться храбрости и пригласить его подняться на чашку кофе, то тут и подавно никуда без спиртного, и в конечном итоге…

…В конечном итоге если нужен кто-то рядом для того, чтобы не просыпаться среди ночи с осознанием, что ты совершенно одна, то с этим кем-то необходимо трахаться, и рано или поздно трахаться придется уже не с кем-то, а с кем-нибудь, а из всех ситуаций в таких – спиртное просто незаменимо.

Вот говорят: скользкая дорожка – ступишь и покатишься. Это подразумевает нарастающую скорость скольжения и постоянную угрозу потери равновесия. В конце концов летишь кувырком, плюхаешься навзничь и лежишь, откашливаясь. Кэтрин же двигалась по маршруту иначе; она не катилась, а словно неспешно спускалась на эскалаторе (не столько стремительное падение, сколько нудная поездка), провожая взглядом едущих навстречу и вверх и раздумывая, не лучше ли последовать за ними. И в то же время что-то ей говорило, что поменять эскалаторы она сможет не прежде, чем доедет до конца.

И когда это случилось, Чарльз Партнер оказался рядом. Слава богу, не в буквальном смысле слова. Физически его не было рядом, когда она очнулась в незнакомой квартире, со сломанной скулой и с синяками на бедрах, оставленными чьими-то пальцами. Но он помог ей выкарабкаться. Кэтрин провела некоторое время в заведении, пребывание в котором она никогда бы не смогла себе позволить, если бы платить пришлось самой. Курс лечения был основательным. Включая психотерапевта. Ей было сказано, что все это осуществлено в строгом соответствии с внутренним регламентом Конторы («Думаешь, ты первая? – было сказано ей. – Думаешь, ты одна такая, кого это в конце концов доломало?»), но она была уверена, что внутренним регламентом не ограничилось. Потому что после лечебницы, после просыхания и после бесконечных первых шести месяцев трезвой жизни она появилась в Риджентс-Парке, ожидая перевода в какое-нибудь захолустье, но вместо этого заступила на свою прежнюю должность привратницы Чарльза.

В то время она могла расплакаться практически по любому поводу, однако этот казался одним из самых заслуживающих подобной реакции. Они ведь даже дружны не были. Порой он называл ее Манипенни, но этим и ограничивалось. И даже впоследствии их отношения нельзя было