Худенькая фигурка скользнула в колючие кусты, не обращая внимание на больно царапающие кожу шипы, и затаилась там, слушая буханье тяжелых сапогов. Может, пройдет мимо? А нет, так не полезет доставать?

— Лийка? Где ты там, шлюхино отродье? Выходи, а то хуже будет!

«Ремар… ненавижу, чтоб тебя мавки в омут затащили…» — названная Лийкой закусила дрожащую губу, рассматривая двоюродного брата: такого же крупного, высокого блондина, как и вся их семья. Да, пожалуй, как и все жители небольшой безымянной деревушки в предгорьях Торенских гор. Одна Лиасса, или Лийка, как называли ее почти все вокруг, выбивалась из общего ряда: худенькая, маленькая — в тринадцать рост ее едва достигал двух с половиной локтей, с серо-зелеными глазами и черными волосами.

В который раз Лийка безуспешно вопросила небеса: за что? Почему ее мать понесла вне брака? И если уж ей было суждено родиться ублюдком, то почему она не могла стать похожей на маму, от которой ей достался лишь цвет глаз?

— Ремар! — властный голос заставил того отказаться от поисков двоюродной сестры и склонить голову перед статной, величественной старухой.

— Бабушка Ярина…

— Ремар, ступай в дом, — негромко приказала та.

— Но… — начал тот и тут же стушевался под направленным на него ледяным взглядом бабки.

Дверь хлопнула, Ярина вперила взгляд в кусты — казалось, они совсем не были ей преградой — и отдала приказ:

— Лиасса, выходи! Быстро!

В отличие от других обитателей деревни бабка никогда не звала её Лийкой, только полным именем. Цепляясь за ветки и стараясь не всхлипывать, когда колючки больно впивались в кожу, девочка вылезла из кустов и одернула штаны и рубаху.

— Опять ты в этих тряпках! Сколько раз говорить — девушка должна носить платье с момента, как уронила первую кровь!

Та упрямо сжала губы. Платье? А как в платье убегать от тех, кто считает черноволосую сироту своей законной добычей? Пусть она мелкая, но не глупая, а быть изнасилованной Ремаром или его дружками у нее желания нет. Живя в деревне, в тринадцать лет трудно не знать, откуда берутся дети и что этому предшествует! Опустив голову, она разглядывала пальцы своих босых ног — сапоги остались у ручья, где застал ее двоюродный брат со своими дружками. От бега босиком ноги горели огнем, но это было не страшнее того, что ожидало бы её, задержись она, чтоб обуться.

Цепкие узловатые пальцы крепко сжали ее подбородок, заставляя взглянуть в глаза бабке. Сурово поджатые губы той выразительно скривились:

— Такая же упрямая, как твоя мать! И к чему привело ее упрямство?

— Мама ни в чем не виновата! — зло взглянула на бабку Лиасса. — А эти гады ее обзывают!

— Гулящая — она гулящая и есть! — отрезала та, заставив девочку неверяще вскинуть голову. Ее маму назвала гулящей ее же собственная мать? Она почти не помнила лицо мамы, та умерла, когда Лиассе было шесть, но в памяти остались ее нежность, ласковые руки, ее советы, поцелуи перед сном и тихий шепот «девочка моя любимая, мое маленькое сокровище»… Глаза наполнились слезами ярости, она крикнула:

— Мама была не такая!

Звонкая пощечина послужила ей ответом. Несмотря на возраст, сила у Ярины была немалая, и удар почти сбил Лийку с ног. Но она упрямо продолжала смотреть на бабку сквозь набегающие слезы и сжимать кулаки.

— Жаль, что из всей семьи наш талант только тебе передался, — зло сказала бабка, — хотя и характер тоже. Ты-то даже поупрямей Минны будешь, а раз так… С завтрашнего дня будешь моей помощницей, хватит лентяйничать!

Лийка сжала губы, с трудом сдерживаясь от ответа. Лентяйничать?! Да она, как и любая девка в деревне, и коров доила, и белье стирала, и сено помогала сгребать, и шерсть овечью мыла, и с прялкой сидела… Только и радости было, что по грибы да ягоды в лес пойти да в речке поплескаться поодаль от деревенских парней да девок… Так что еще утром она была бы счастлива стать помощницей Ярины, но после ее слов о маме…

— Не нравится, — усмехнулась та, — что ж, можно и по-другому. Тебе уже тринадцать, через год можно замуж отдавать, а бесприданницу только в младшие жены и возьмут! Так что ты выберешь?

Девочка ахнула. Замуж? Да, бывало раньше, что замуж в четырнадцать отдавали, но то ж раньше! В последнее время даже в их глухой деревне до шестнадцати свадеб не играли! Да и кто ее возьмет без приданого? Разве что и взаправду в младшие жены, фактически в бесплатные служанки… Нет, то было против закона божьего и человеческого, так служитель Богини и говорил: «одному мужу да не будет больше одной жены», вот только… Кому здесь было дело до законов? И кто защитит рожденную во грехе сироту? А раз так… Ждет ее брак с каким-нибудь тридцатилетним стариком, чтобы через год умереть в родах или в двадцать лет превратиться в тень от постоянных родов, тяжелой работы, а то и побоев…

— Не надо замуж, — тихо произнесла она, снова повесив