Обруч изумительный. Он словно сплетен из тонких нитей в замысловатую ленту шириной в два пальца. Спереди он опускается на лоб треугольником. Украшение легкое, почти не чувствуется на голове, но невероятно прочное. Скорее всего, на него наложено какое-то заклятье, только очень старое. Такие тонкие вещи в наших краях не делают. Отец рассказал, что эта вещь принадлежала моей бабушке еще до того, как ее привезли в наши земли. Он по праву рождения принадлежит мне, даже Славка никогда не покушалась на него. В детстве я любила примерять его и представлять себя заморской принцессой, да только он всегда был мне велик.
В моем зеркале сегодня отражается та принцесса, которой я себя представляла. Разве что бледна очень. Сегодня я похожа на маму. Я очень похожа на нее. Я красивая, только слишком худая. За последние три недели платье подгоняли по фигуре дважды – я совершенно потеряла аппетит. Оттого глаза на похудевшем лице казались огромными. Пусть не золотистыми, как у мамы на портрете, а серыми, как у отца, но все же яркими даже и не оттого, что они немного подведены сурьмой, а от плещущегося в них страха на грани паники.
Линт утирает слезы, накидывая мне на плечи белую легкую шубку. Всё-таки середина октября, на дворе, а особенно в лесу, не жарко. Я быстро моргаю глазами, чтобы не расплакаться и крепко обнимаю мачеху. Она такая маленькая, такая хрупкая, несмотря на внушительный живот. Я выше ее на целую голову.
Она всегда мне казалась взрослой, разумной, опытной дамой, а сейчас я вдруг увидела ее близко-близко и разглядела в ней совсем молодую женщину, почти девчонку, со своими страхами и радостями.
- Линт, - сказала я. – Я никогда не знала матери, но ни разу не чувствовала себя сиротой. Ты – лучшая мама, которая мне могла достаться.
Линт разрыдалась.
- Никогда не смей так говорить, - всхлипывая, замотала головой кудрявая рыжая девчонка – моя мачеха. – Мать у тебя одна, и я никогда не заменю ее.
Интересно, смогу ли я когда-нибудь видеть в ней прежнюю Линт?
- Я очень тебя люблю, Линт, - сказала я. – Спасибо тебе за всё.
Как будто слова могли передать всю ту волну любви, которая захлестнула меня!
Пора было ехать, мне привели лошадь. Не Снежку, другую – Снежка повредила копыто на днях.
Проводить меня вышла и бабка. Ее я тоже обняла с теплом. Когда расстаешься с родным домом, всех начинаешь ценить больше.
Я поклонилась старухе в пояс.
- Благодарю, бабушка, за все твои разумные наставления, - искренне сказала я. – За все твои упреки и замечания – без них бы я не стала сильной. Такой, какая я есть, вырастила меня ты.
Бабка тоже расплакалась, крепко обнимая меня. Сил в ее старческих руках было еще ого-го сколько.
- Оставляю, бабушка, Линт на твое попечение, - сказала я. – Ты хоть и в возрасте, но разумнее и выносливее многих молодых. Сама знаешь, Славка матери не поддержка. На тебя вся надежда.
Бабка прищурилась.
- Ой, лиса, - пробормотала она довольно. – Уважила старуху.
Дружинник помог мне взобраться на лошадь, и мы пустились в путь. Ехать было довольно далеко, часов пять спокойной рысью. Сопровождало меня двое мужчин, все же лес кругом. Ехала я одна, кони дружинника цокали копытами чуть поодаль.
Так принято.
Невеста входит в новую жизнь в одиночестве. Дорога дается ей на обдумывание своего решения. Пост накануне – для чистоты помыслов. Лес кругом – для понимания, что мир необъятен, и человек лишь малое существо в нем, навроде кролика.
Еще несколько часов и я стану замужней женщиной. А пока у меня есть время на оплакивание девичества.
Не встречала я в своей жизни места, которое сравнится красотой с осенним лесом. Деревья словно празднуют день свадьбы вместе с нами. Ни одно царское одеяние не достигнет роскоши багряной, алой, золотой листвы. Гроздья калины словно светятся алым цветом подобно драгоценным камням, узорный лист клена на дороге похож на упавшую с неба звезду.
Моя лошадь аккуратно ступает по звездам. Легкий ветер шуршит золотым ковром. В душе воцаряется восторг и покой.
Нас догнал отряд стражников. Оборачиваться на свадебном пути – дурная примета, и я жду, когда ко мне подъедет командир отряда объясниться.
- Простите, кнесса Градская, - тихо сказал мне отцовский начальник дружины. – Степняков в наших лесах видели. Батюшка ваш приказал усилить сопровождение.
Я милостиво кивнула, едва сдерживая волнение. В груди грохотало так, что, казалось, стук моего сердца слышен всем вокруг. Степняки! О, богиня, ты же женщина! Помилуй меня! Огради мою жизнь… от чего? От разочарования и боли. Не моя будет воля, но твоя. Только не давай мне выбора, Пресветлая!
Выбора мне не дали. В какой-то момент раздался страшный свист арбалетного болта, и стражники по обе стороны от меня упали наземь, не успев даже вскрикнуть.
- Кнесинка, на землю! – заорал начальник стражи.
Я кубарем скатилась с лошади, досадуя только об одном – о тонком кружеве. Как бы не порвалось! И только когда ладони мои коснулись мерзлой земли, меня накрыл ужас. Это не степняки. Степняки не пользуются арбалетами. Степняки не стали бы убивать моих людей. Это кто-то чужой, незнакомый, и оттого еще более страшный.
Напрасно я думала о себе, что я храбра. Я даже кинжал не решилась из сапога вытащить – мне это просто не пришло в голову. А потом меня схватили чьи-то руки, а рот зажала чужая грубая ладонь.
Больше всего я хотела сейчас потерять сознание и не видеть, как среди осенних алых листьев на дороге расплываются алые пятна крови. Мне кажется, теперь я при виде палой листвы всегда буду вспоминать предсмертные хрипы сопровождающих меня мужчин. Я знала их всех по именам. Вот упал Барт, лежит недвижим Руслан. Симеон оседает на землю, сжав стрелу, торчащую у него из шеи.
Я зажмурилась изо всех сил. Незнакомый голос прошипел мне в ухо:
- Только заорешь, и я перережу тебе горло.
Холодным металл коснулся моего подбородка. Потом мой рот освободили, но совсем ненадолго. На голову мне надели мешок, закинули меня на плечо и куда-то поволокли. Я не кричала – зачем? Кто меня здесь услышит? Кто придет мне на помощь? Разве что… степняки?
Я забилась как рыба, пытаясь лягаться, заорала что было силы. Мужчина, что меня нес, был всего лишь человеком. Он не смог меня удержать.
Страшный удар по лицу – и в глазах померк свет.
6.2
Пришла в себя я от холода, идущего снизу. Подо мной была жесткая сухая трава и промерзшая земля, а надо мной – бескрайнее голубое небо. Кое-как