— А от меня что требуется?
— Официальная часть. Засвидетельствовать непотребство и начать официальное расследование.
— Расследование? Против Троекурова-то?
— Так! Илья Ильич. Ты от этого гнойника избавиться хочешь?
— Ещё бы!
— Он ведь на твоей территории, в основном, исполняет. В Поречье и Петербурге я такого масштаба не видал. Ну, в Поречье-то понятно — кому оно в хрен упёрлось, провинция, никакого стратегического значения. А вот Петербург мог бы и поактивнее окучивать. Но — нет, все силы в Смоленске сосредоточены.
— Это потому, что Смоленск веками — щит России. Сломают Смоленск — сломают всё остальное…
— Ну вот, видишь? Давай, твоё превосходительство, активируйся! До утра тебе время на подумать. А завтра вечерочком бахнем как следует.
— А…
— Подробности операции сообщу ближе к делу. Сам пока не придумал.
— Понял.
— Не смею больше задерживать.
Илья Ильич отправился совещаться с Аглаей Бонифатьевной, а мне пришлось сегодня довольствоваться менее приятным обществом. Но я решил не привиредничать. Первым делом — самолёты, а потом уже всё остальное. И горе тому, кто поставит всё остальное превыше самолётов. Это ж понимать надо.
В нужном кабаке мне и повезло, и не повезло одновременно. Охотников я не увидел, но хозяин по секрету сказал мне, что на конюшне спит Харисим.
— Ура, — сказал я совершенно искренне.
Потому что из всех смоленских охотников Харисим — огого. Глыба. Матёрый человечище. Мог бы, наверное, и без всяких магических сил тварей крушить, одними лишь голыми руками.
Войдя на конюшню, я сразу же обнаружил искомый объект. Харисим спал посреди предоставленного ему пространства, широко раскинув руки и оглушительно храпя. В стойлах недоумённо фыркали и тоже храпели лошади. Им, похоже, не нравились ни громкий звук, ни густой перегар, заполняющий помещение этой жаркой ночью.
— Харисим! — нежно позвал я, присев рядом. — Проснись, Харисим!
— Анннах, — произнёс Харисим и выдал очередного храпака, у меня аж ухо заложило.
— Не спи, Харисим! Зима приснится. Зима — она, знаешь ли, близко. И нужно встречать её во всеоружии. А ты спишь.
— Нахиди, — выдал Харисим ещё одно слово из неизвестного мне языка.
— Ты, Харисим, конечно, можешь отвернуться и спать дальше, но что ты приобретёшь таким образом? Жалкий нездоровый сон в конюшне. А можешь проснуться, и тогда получишь много больше!
Харисим не выдержал. Открыл глаза и резко сел, утробно рыча. Пару раз моргнул, глядя на меня.
— А. Это ты. А я думаю — что за бестолочь припёрлась. И гундит, и гундит — спасу нет. Хотел уж череп проломить для острастки.
— Я, Харисим, я. И пришёл не просто так вечер тебе испортить, а принёс благую весть.
— Ну, сообщай свою весть, коли припёрся. Здрав будь, кстати.
— И тебе не хворать. Представь себе, Харисим, довольно большое помещение без окон и с единственным выходом, заполненное костями и родиями.
— Эка благодать.
— Но есть нюанс.
— Это ещё что за беда такая — «нюанс»?
— Все эти кости и родии там не просто так лежат. Они содержатся в оживших мертвецах.
— Нутк… Их же, верно, как-то можно оттуда достать?
— Способы есть. Только надо всё хорошенько обмозговать. А две головы — лучше, чем одна.
Харисим тряхнул пару раз головой. Зевнул так, что затрещала челюсть, и встал.
— Хрен с тобой, Владимир. Пошли в кабак. Угощай, раз такое дело.
— Узнаю старика Харисима!
— За старика челюсть сломаю.
— Справедливо.
* * *
Харисиму потребовалась одна здоровенная кружка пива, чтобы окончательно проснуться. Вторая — чтобы начать думать. И всё же первая мысль, которую он выдал мне за липким столом, была неконструктивной.
— Вот почему ты, щучий сын, как только в Смоленск заявишься, сразу находишь тут какую-то дрянь, напичканную родиями? Я тут полжизни живу — и ни сном ни духом!
— Ну, ты нынче вечером что делал?
Харисим хмыкнул и приложился к третьей кружке.
— Ну, вот. А я работал. Как говорится, почувствуйте разницу.
— Ладно-ладно. Работяга. Делать-то чего будем? План есть?
— Плана нет. Надо зародить. Вдвоём с тобой мы три десятка мертвецов не положим.
— Это смотря как посмотреть. Дом, говоришь, без окон, с одним выходом?
— Всё так.
— Деревянный?
— Дере… Э, ты чего задумал, здоровяк?
Харисим хитро, с прищуром на меня посмотрел.
— Пожар? — Я откинулся на спинку рассохшегося стула, который взвизгнул от моего движения.
— Пожар, — согласился Харисим.
— А что им твой пожар? Твари горят-то так себе.
— Если Красным Петухом подпалить — загорятся, никуда не денутся. Ты меня слушай, я, чай, тоже не зря на свете живу! И без тебя, знаешь ли, тоже дела делаю. Третьего дня с Ерёмой кладбище одно проверяли и нарвались на парочку этих самых. Ну, я поднатужился, да поджёг. Не сразу, но загорелись, родимые! И тут — благодать. Они ж тупые. — Харисим постучал кружкой по столу. — Чувствуют, что огонь жжётся, и понимают, что их кто-то атакует. Со всех сторон. Вот и носятся, как курица без башки, не знают, куда ткнуться. Тут главное не зевай и долби их почём зря.
— Ну допустим, — сказал я. — Но там-то их не парочка. Предположительно — тридцатник.
— И чего? Больше родий.
— Твой ход рассуждений мне бесконечно близок, но ты вот о чём подумай. Нас двое. И тридцать ошалевших горящих мертвяков, которые носятся по Смоленску, поджигая всё, до чего дотронутся.
— Хм… — Харисим поскрёб пальцами бороду. — Твоя правда, некрасиво получится. Опять глава Ордена яриться будет. А мы их — в Западню! А⁈
— И как ты это себе представляешь? — Я не скрывал скепсиса. — Как в «Миссия невыполнима», спускаемся на верёвках с крыши, рисуем Знак на полу, поднимаемся обратно, спрыгиваем, поджигаем?
— Зачем на верёвках? — удивился Харисим. — Ты ж сам говорил: выход один. Туда они и ломанутся, верно, как гореть начнут. А перед дверью — Знак изобразить.
— А вот это уже звучит, как план. Но ты ж понимаешь, что если что-то пойдёт не так, то мы с тобой в два рыла этот поток не удержим?
— Ой, Владимир! Осторожничаешь, как дева несговорчивая. Поток не удержим… Удержим! Больше ты всё равно сейчас никого не сыщешь, наш Орден пошёл леса чесать, вернутся не раньше, чем через неделю. Мы так иногда ходим, не