— Черти Знак, я по нему перемещусь.

— Не оставлял я там Знак, на кой он мне сдался. Пешком прогуляемся.

Я покривил душой. Переместиться к тому месту, где оставил барышню, мог бы — заюзав троекуровский амулет. Как, собственно, и поступил в прошлый раз. И питерского главу с собой захватить тоже мог. Но светить амулет и его волшебные свойства мне не хотелось. Если бы даже я оставил в этом месте Знак, питерскому главе фиг бы сказал.

Вот не лежала у меня душа ни к нему, ни к тем питерским охотникам, с которыми доводилось встречаться, и всё тут! Формально мы, конечно, одно дело делаем. Фактически — есть нюансы. И прежде, чем я досконально с этими нюансами разберусь, доверять типа коллегам не собираюсь.

— Где хоть это? — буркнул глава.

Я подошёл к карте города, висящей на стене. Да-да, у них тут и карты висели, и какие-то схемы, и портрет государыни в золотой раме. Да и в целом, обстановка — не хуже, чем в приёмной у Обломова.

Я припомнил наш Оплот. Покосился на толстую книгу в кожаном переплёте, лежащую на отдельной подставке — аналог самодельной тетради, куда в нашем ордене записывали имена новых охотников. И хмыкнул.

Книга покрылась толстым слоем пыли. Это в Питере-то, где население численностью кроет наше пореченское, как бык овцу! Тут, небось, в день рождается столько народу, сколько у меня в Давыдово живёт. Да они чуть не каждую неделю должны новых охотников разыскивать и в орден приводить. А сами, если верить первому впечатлению, только пыль в глаза пускать горазды… Ладно. На текущий момент — не моё это дело.

Я нашёл на карте нужную точку.

— Вот.

— В карете поедем, — оценив расстояние, буркнул глава.

Я кивнул. После такой обстановки в Оплоте и личному самолёту не удивился бы. Или катеру — воды у них тут дофига, конечно. Если прошёл сто метров и не перешёл ни один мост, значит, идёшь вдоль набережной.

Или едешь в карете — как мы с главой.

— Здесь, — сказал я.

Возница остановился возле примеченного мной кабака.

Выбравшись из кареты, я понял, что мы с главой прибыли по адресу. Окна кабака были приоткрыты, изнутри доносился отчаянный женский визг.

Глава посмотрел на меня. Я пожал плечами.

— А я что говорил?

— Это она?

— Не знаю, отсюда не видно. Но по голосу — похоже. Особенно по интонациям…

— Так что же мы стоим⁈ — возмутился глава.

Расправил плечи и решительно взошёл на крыльцо. Распахнул дверь.

Рявкнул:

— Государева охотничья служба! Всем оставаться на своих… — он не договорил.

В главу прилетела пивная кружка, тюкнув его аккурат по лысому темени. Глава просто и незатейливо закрыл глаза и покачнулся. Если бы я не подхватил, рухнул бы на пол.

Красавец, блин! Доспех тебе для чего? Для мебели? Ну, не ждал нападения, всё-таки не с тварями разбираться шёл. Ладно. Но накинуть-то Доспех можно успеть? Или хоть Ударом отбить летящий снаряд? В том, что сам бы успел это сделать, я не сомневался. А питерский глава на тёплом месте явно засиделся. Каков он в бою с тварями, не знаю, ранг-то наверняка не кислый. Но, блин! Летящей в башку увесистой пивной кружке насрать, какой у тебя ранг.

Визг тем временем прекратился.

— Ой, — сказала Варвара Михайловна.

И виновато посмотрела на главу — которого я сложил на лавку. Посмотрела сверху вниз: Варвара Михайловна стояла на столе. В руках держала кочергу, стол находился рядом с печкой. У ног Варвары Михайловны толпились снаряды — пивные кружки разной степени наполненности. Варвара Михайловна время от времени задевала их краем длинной юбки.

— Что — «ой»? — буркнул я. — Слезайте, барышня. На кладбище поедем.

— Зачем?

— Как — «зачем»? Хоронить. Вы человека ухайдокали. Главу петербурского охотничьего ордена, между прочим.

— Я не хотела!

— Прокурору расскажете. Слезайте, — я подошёл к столу, где стояла Варвара Михайловна. Не особо церемонясь, сдёрнул её оттуда. — Вы чего так разбуянились?

— Это не я! Это всё он!

— Да ладно. Когда бы он успел? Я с ним вместе пришёл, ничего такого не заметил.

— Да не он, — Варвара Михаловна замотала головой, показывая на питерского главу, — а он!

Ткнула пальцем в пустое место на лавке.

— Очень интересно. И как этот «он», по-вашему, выглядит? Что сейчас делает?.. И ещё такой вопрос — по какой линии у вас в роду передаётся шизофрения? По мужской или по женской?

— Да он ушёл, мерзавец! Подло сбежал!

— А. Вот оно что. Ну, хоть глюканы не ловите — значит, не всё потеряно. А почему он сбежал?

Варвара Михайловна шмыгнула носом.

— Я пришла сюда. Чтобы радоваться жизни в атмосфере настоящей мужской дружбы! Не успела заказать выпивку, как он подсел ко мне. Сказал, что ничего в жизни не жаждет так, как со мной подружиться. Потом подсели ещё двое. Мы пили. Сдвигали кружки. Пели песни! Было так здорово! А потом он схватил меня и начал целовать.

— А вы?

— А я вырвалась и схватила кочергу! И вскочила на стол, они не смогли меня удержать. Закричала, чтобы он не смел так делать, мы ведь друзья! А он только мерзко хохотал. И остальные тоже. Это было так отвратительно! А потом пришёл этот господин. И тоже закричал…

— Ясно, — сказал я.

Дверь кабака вдруг распахнулась.

— Варенька! — в дверях появилась тучная женщина в тёмном платье и шляпке. Шляпка у неё сбилась набок. — Господи, наконец-то! Я весь город обыскала!

Женщина бросилась к нам. Варвара Михайловна потупилась. Виновато посмотрела на неподвижного главу на лавке, на меня. Я махнул рукой: дескать, ладно. Скажем, что так и было. Варвара Михайловна заметно приободрилась.

— Идёмте, Эльза Карловна. Я уже нагулялась.

— Ну, слава тебе господи! — женщина вздохнула.

— А заплатить-то? — высунулся из-за прилавка хозяин кабака. — За выпивку, за погром? Кто платить будет?

Варвара Михайловна высокомерно повела плечами и вышла на улицу. Эльза Карловна растерялась. Пробормотала:

— Погром?..

— Да-да, сударыня! Самый настоящий! Вы только взгляните, что творится!

— Не визжи. Я заплачу.

Я положил на стойку монету. Хозяин кабака, оценив номинал, утешился. Принялся поднимать валяющиеся на боку стулья и собирать посуду.

— Кем вы ей приходитесь? — спросил у Эльзы Карловны я.

— Опекуншей, — женщина вздохнула. Кто я такой и по какому праву задаю вопросы, не интересовалась. Видимо, хотелось выговориться. — Её покойный отец — мой двоюродный брат, мать давно умерла. Других родственников нет, вот уже два года Варенька на моём попечении. Она всегда была большой фантазёркой. А в последнее время, приблизившись к совершеннолетию, стала вовсе сама не своя. Ужасно