Дверные ручки в Институте — в форме серпов. Открываешь дверь и берешься за острую часть серпа; она декоративная, но кто знает, что здесь мнимое, а что настоящее? Не порезаться бы.

Открывая двери, ты рискуешь пораниться. С этого начинается вход в «Дау».

Первый кадр первого фильма, который надо смотреть по порядку (но гарантии порядка зрителю никто не даст), — операция на открытом мозге подопытной мыши. Соблазн простейшей интерпретации дан буквально на тарелочке с голубой каемочкой — к слову, такой артефакт был бы вполне органичным во вселенной «Дау». Герои фильма, его участники (скажешь «актеры» — поспорят) — жертвы, на которых ставят опыты. Жестокие, бесчеловечные, хладнокровные.

И ты подопытная мышь. Сиди тихо. Сиди и смотри.

Что может человек, которого поставили в такое положение? Замереть и терпеть, пока не кончится?

У этого фильма — вообще-то неторопливого, научного, почти лишенного шокирующих элементов — есть неформальное название «Смелые люди». Когда одного из ученых вызывают особисты из первого отдела, профессор Лосев (рыхлый, испуганный, одно слово — интеллигент) почему-то не ломается. У него пропадает голос, но в ответ на угрозы он говорит четкое «Нет». Стоп-слово существует. Если не в реальности, то в Институте. Следовательно, он — не реальность.

После этого, выдержав перебранку с женой — ругань, конфликты, истерический секс, просто истерика, которую никак не остановить, — они возьмутся за руки. Они вдвоем уйдут из Института. Можно отказаться. Можно уйти. Можно остаться собой, даже играя роль.

Можно не быть мышью, которой в последнем кадре — кто предупрежден, тот вооружен, — отрежут голову (готовьтесь к забою свиньи).

Можно выйти за пределы. Каждый делает это по-своему: Илья Хржановский, его покорные и бунтующие герои, зритель.

Но учтите, что шоу, пока вы не заметили, началось. Еще до просмотра. Вы сразу перепрыгнули в сиквел, «Смелые люди» по внутренней хронологии — «Дау 2». Ведь «Дау 1» до сих пор еще не смонтирован, его не существует.

Всё познается в сравнении. Мышь мала рядом с человеком, человек — со слоном. Восточную притчу о слепцах, которые пытались на ощупь понять, что такое слон, в связи с «Дау» вспоминали не раз и не два: едва ли не главным свойством проекта (п)оказалась его неописуемость.

Баснословная огромность впечатляет, подавляет, раздражает. Непременно перечисляются 700 часов, засунутые авторами в виртуально-игровой «DAU digital», бесконечные фильмы и сериалы, сотни исполнителей и чуть ли не тысячи статистов, немыслимый бюджет (источники говорят о 70 миллионах долларов), выброшенный на мегаломанский замысел Ильи Хржановского олигархом Сергеем Адоньевым. Плюс, конечно, специально построенный для съемок, а потом там же уничтоженный Институт, в котором участники жили и снимались три года, соблюдая абсурдные правила «парка советского периода», — за этот удобный штамп тут же ухватилась пресса. А потом оккупированный «сектой» (без этого слова тоже не обходилось) Париж, где в двух переоборудованных театрах и крупнейшем музее, Центре Помпиду, и расположился наконец-то явленный миру проект.

Если есть слон, то есть и слоновье дерьмо — произведенное им, но всё же от него отдельное: те скандальные слухи и мифы, которые возникали вокруг «Дау» по тысяче причин, — от замкнутости и высокомерия создателей проекта до понятного протеста, вызванного немыслимым размахом их творения. То, что обсуждается вместо фильма теми, кто фильм не смотрел.

Самое удивительное ощущение от «Дау», меж тем, в его камерности, интимности большинства фильмов, исследующих отношения двух или трех людей и, соответственно, углубленных вовсе не в очарование тоталитаризма (советского или хржановского, неважно), а в вечное-человечное. Любовь, зависимость, ревность, одиночество, одержимость, страх, зависть, самоотверженность. Свобода или мечта о маловероятной свободе.

Хржановский рассказывал о том, как его поразили мемуары Коры Ландау, вдовы гениального физика Льва Ландау. На страницах этой книги и используется его домашнее прозвище, Дау, которое стало единственным именем экранного персонажа Теодора Курентзиса. Режиссера шокировал контраст между условиями существования советского ученого, работающего над стратегическими и часто секретными государственными проектами, в своеобразном «лагере с привилегиями» (как известно, Ландау прошел через арест и чудом уцелел), и свободой мысли, слова и поведения, в том числе сексуального, которую проповедовал на протяжении всей жизни нобелевский лауреат.

Сценарий будущего байопика был заказан самому свободному российскому писателю — тоже выходцу из СССР и его неустанному исследователю-деконструктору Владимиру Сорокину, в соавторстве с которым Хржановский делал свой нашумевший дебют «4». А после какого-то времени съемок, когда первоначальный бюджет уже был превышен, выброшен за ненадобностью. Съемки как таковые переросли в непрекращающийся эксперимент; так и не появившийся биографический блокбастер о Ландау стал мультидисциплинарным проектом, из которого родились нынешние фильмы.

Вопреки ожиданиям и логике, Хржановский посмел освободиться от необходимого диктата киноформата; сначала — актеров (у него снималась только одна профессионалка, участница передач Верки Сердючки Радмила Щёголева, сыгравшая жену Дау Нору — вместо Коры), потом сценария, декораций в их привычном понимании (в декорациях не живут), бюджетных и временных ограничений.

Трюизм: свобода и ограничения неразрывно связаны, без одного не бывает другого. Тем более в кино, Ларе фон Триер с его «Догмой 95» и «Идиотами» не даст соврать (западные критики сравнивали «Дау» с этим триеровским периодом). Участники «Дау» подчинялись правилам сложной игры: одежда, лексика и поведение — из предполагаемых 1930-х, 1940-х, 1950-х, 1960-х; по «сюжету» годы существования Института ограничены 1938–1968 годами, выход за пределы придуманной