2

Автомобиль медленно ехал по извилистой дороге меж золотых полей и зеленых деревьев. Листья и ветви сплетались над головой в плотный полог, сквозь который с трудом проникали лучи июльского солнца. Время от времени вдалеке мелькал фермерский дом или загон для скота, и, кроме этого, здесь, в самом сердце сельского Эссекса, смотреть было не на что. Улицы Лондона остались далеко позади.

Таня сидела сзади, холодно глядя в затылок матери.

– Просто не понимаю, почему я должна оставаться с ней. Как будто больше мне пожить негде.

– Да. Негде. – Мама коротко обернулась. Ее лицо, без единого следа макияжа, было бледным от недосыпания. – Мы обсуждали это сто раз.

– Почему я не могу просто поехать к папе?

– Ты знаешь почему. Он предупредил, что ближайшие месяцы работает в другом месте, далеко. Одна, в пустом доме, ты жить не будешь.

– Просто не верится. Прошла всего неделя, всего паршивая неделя каникул, и теперь я обязана торчать у нее, – сказала Таня. – Вот к бабуле Айви я бы поехала.

– Ну, бабули Айви больше нет. Она умерла уже три года назад. А тебе не помешало бы постараться и поладить с бабушкой, которая еще жива.

– Конечно, она же круглыми сутками только обо мне и думает. Ужасно застрять в этом жутком, затянутом паутиной доме даже на несколько дней – да и то только потому, что ты настаиваешь!

– Неправда.

– Нет, правда! Она не больше, чем я, хочет, чтобы я жила у нее, и мы обе это прекрасно знаем. Вспомни хоть один – хоть один – раз, когда она приглашала меня сама, по своей воле, – потребовала Таня.

Мама промолчала.

– Не можешь вспомнить? Вот так.

– Хватит. Ты сама виновата – подумай, что натворила прошлой ночью, не говоря уже о последних месяцах… – Мама заговорила мягче: – Мне нужна передышка. Нам обеим нужна. Всего на несколько недель. Я даже позволила тебе взять с собой Оберона. А потом, когда вернешься, нам предстоит серьезный разговор.

Таня ничего не сказала, пытаясь проглотить ком в горле. Мама поставила диск в CD-плеер, и это значило, что тема закрыта.

Упитанный коричневый доберман, примостившийся на сиденье между Таней и ее вещами, жалобно заскулил. Она положила руку ему на голову, почесала за шелковистыми ушами, чтобы успокоить, и с несчастным видом уставилась в окно. Ее протесты не имели ни малейшего значения. Результат все тот же. Придется оставаться с бабушкой столько, сколько велят.

Путешествие продолжалось. Мама смотрела прямо на дорогу, хмурая Таня с заднего сиденья буравила взглядом ее затылок.

– Вот и добрались.

Таня посмотрела, куда указывала мама, но ничего не увидела – только ряды густых деревьев и кустов.

– Все заросло немного сильнее обычного…

– Тут всегда все заросшее, – фыркнула Таня. – Еще чуть, и мы бы проехали мимо.

Вдоль въездной дороги стояло так много деревьев, что невозможно было разглядеть, где она заканчивается. Ветки скребли по бокам машины, а недовольные вторжением многочисленные существа раздраженно слетали с деревьев. Одно уселось на окно рядом с Таней и с любопытством таращилось на нее. Так и сидело около минуты, непрестанно ковыряя в носу грязным пальцем. Вскоре, к ее облегчению, ему это надоело и оно улетело обратно к деревьям. Таня вздохнула, не сомневаясь, что дальше их будет больше. Почему-то эти создания всегда знали, что она видит их. Можно было изо всех сил притворяться, что это не так, однако их все равно тянуло к ней, как магнитом.

Узкая дорога все петляла и поворачивала, будто они ехали в лабиринте, из которого нет выхода. Наконец деревьев стало меньше, вокруг посветлело, и, свернув очередной раз налево, машина остановилась перед огромными воротами с висячим замком и кованой надписью «Поместье Элвесден». По обе стороны ворот на каменных столбах скалили зубы гаргульи. Мама пару раз посигналила и взглянула на часы на приборной панели.

– Почему еще не открыли ворота? Мы же предупредили, что нас надо ждать около десяти часов.

Она снова раздраженно нажала на сигнал. Прошло несколько минут. Таня отвела глаза от недружелюбных гаргулий. За высокой стеной виднелась только крыша дома.

– Давай разомнем ноги. – Мама открыла дверь и вышла.

Вылезла следом и Таня, радуясь, что можно покинуть жаркую тесную машину. Оберон выскочил и побежал к деревьям, принюхиваясь и помечая новую территорию.

– Свежий сельский воздух пойдет тебе на пользу.

Таня бросила на мать ядовитый взгляд. Послышался звон колоколов, и она вспомнила про маленькую церквушку неподалеку от дома. Никаких других строений в обозримых окрестностях не было. Хотя дорога заняла немногим больше пары часов, казалось, что они находятся в полной глуши, отрезанные от остального мира. Прикрыв глаза от солнца, Таня посмотрела вперед. К ним быстро приближалась темная фигура.

– Уорик, – с облегчением сказала мама.

Таня пнула камешек. Ей не особо нравился смотритель поместья. Много лет назад, когда здесь росла ее мама, за поместьем следил Амос – отец Уорика. А когда Амос отошел от дел, его место занял сын. Они жили в поместье вместе с бабушкой Тани, Флоренс, и сыном Уорика, Фабианом, которого Танина мама именовала «беспардонным маленьким поросенком». Пусть в этом и была некоторая доля правды, но Таня все-таки испытывала нечто вроде симпатии по отношению к Фабиану. Мать мальчика умерла, когда ему было пять лет, а отец уделял мало внимания его воспитанию – ничего удивительного, что он рос несносным.

Уорик подошел ближе. На нем было слишком теплое, не по погоде, длинное пальто и грязные молескиновые брюки, заправленные в такие же грязные сапоги. Всклокоченные темные волосы с проседью небрежно прихвачены сзади в хвост. Смуглая и грубая кожа указывала, что смотритель проводит много времени на открытом воздухе. В знак приветствия он лишь хмуро кивнул.

Отперев ворота, Уорик жестом предложил им сесть обратно в машину. С неприязнью Таня заметила, что за спиной у него духовое ружье. Он распахнул заскрипевшие ворота и отошел в сторону, чтобы пропустить автомобиль.

Как и всегда, при виде дома глаза Тани расширились. Без сомнения, в конце восемнадцатого века, когда его построили, он производил грандиозное впечатление. Не меньше двадцати спален, не считая старых комнат для прислуги, и почти столько же некогда богато отделанных кабинетов, гостиных и залов. Особняк даже сейчас выглядел неординарно, и, если бы его должным образом содержали, он, вероятно, все еще был бы очень красив.

Но вместо этого густой плющ, который карабкался по потрескавшимся стенам, год за годом становился все более диким и отвоевывал себе все больше пространства, оплетая даже окна – словно саван из листьев. Большинство комнат были заперты, другие находились в разной степени обветшалости, а обширная, некогда великолепная территория вокруг дома стала заросшей и неухоженной. Передний двор превратился в царство сорняков. Единственное, что хоть как-то украшало остатки парка, – деревья и заброшенный фонтан. Который, сколько Таня себя помнила, никогда не работал.

Поставив машину, они дожидались Уорика у входа. Он тяжело прошагал по гравию, поднялся по ступенькам к парадной двери и провел их внутрь. Оставшийся снаружи Оберон, тяжело дыша, устроился в тени.

Запах в доме был таким же, как прежде, – сырой, затхлый, с ноткой духов Флоренс. По обе стороны мрачного коридора располагались двери, постоянно, как по опыту знала Таня, запертые. Нынче в доме использовалось всего несколько комнат.

Дальше находился холл с еще несколькими дверями и главной лестницей, ведущей на небольшую площадку, откуда уходили коридоры в оба крыла дома. Верхний этаж, со старыми помещениями для слуг, был почти заброшен, там жил только Амос. Таня осмелилась подняться туда лишь единожды и с громким криком помчалась вниз, когда Фабиан прикинулся, что видит привидение.

– Сюда, – сказал наконец Уорик в своей обычной сухой манере.

Таня поморщилась при виде отслаивающихся, выцветших обоев, в сотый раз задаваясь вопросом, почему бабушка продолжает жить в таком огромном доме – слишком огромном, чтобы содержать его в порядке.

На лестничной площадке стояли старые дедушкины напольные часы, которые никогда не работали как подобает, хотя их несколько раз чинили. Таня хорошо понимала почему: за долгие годы в них обустроилось полно крошечных созданий. Еще одна причина, по которой она ненавидела это место, – все здесь буквально кишело разными существами. Она шла по лестнице за Уориком, мама еще оставалась внизу. Когда Таня отвернулась, откуда-то из глубины часов донесся ехидный голосок:

– Посмотрите-ка на эту девчонку. А она хитренькая.

Сделав вид, что не слышит, Таня поднялась по ступенькам и застыла. След из разноцветных перьев вел к шаткому комоду, на котором восседал толстый рыжий одноглазый кот с пастью, набитой этими же перьями.

– Чучело, – скучным голосом пояснил Уорик.

Таня заметила на полу чучело фазана, безголовое и наполовину ободранное, и испытала облегчение с примесью отвращения.

– Вулкан! А ну-ка выплюнь! – прикрикнул Уорик, но кот глянул в ответ немигающим глазом и нахально продолжил жевать. Уорик в раздражении прошел мимо и остановился у первой двери слева.

– Вот твоя комната.

Таня