Я не могла думать. Я не могла говорить. Я все еще могла двигаться. Вцепившись одной рукой в другую, я вырвала первую трубку. Боль была неистовой. И теперь мне было на чем сосредоточиться.
— Просто дыши. Все в порядке. Все в порядке.
Но все не было в порядке. Они не слушали меня, а ведь им нужно было вытащить трубки. Я пыталась об этом сказать, но тьма сгущалась, поглощая комнату.
— Мара?
Я заморгала, но ничего не увидела. Гудение и шипение смолкли.
— Не борись с этим, милая.
Веки мои затрепетали при звуке голоса мамы. Она наклонилась надо мной, поправляя одну из подушек, ее гладкие черные волосы упали на лицо с миндальной кожей. Я попыталась шевельнуться, отодвинуться, но едва могла приподнять голову. Мельком я увидела за мамой медсестер с суровыми лицами. У одной из них на щеке был красный след от удара.
— Что со мной? — хрипло прошептала я.
Губы мои были как будто бумажными.
Мама смахнула потные пряди волос с моего лица.
— Тебе дали кое-что, чтобы помочь расслабиться.
Я сделала вдох. Трубка под носом исчезла. И трубки из рук тоже исчезли. Вместо них появились белые марлевые повязки. Сквозь них просочились красные кровавые пятна. Вес, давивший мне на грудь, исчез, и с губ моих сорвался глубокий дрожащий вздох. Комната стала четче — теперь, когда игл больше не было.
Я посмотрела на отца, который с беспомощным видом сидел у дальней стены.
— Что случилось? — одурело спросила я.
— Несчастный случай, милая, — ответила мама.
Отец встретился со мной глазами, но ничего не сказал. Этим шоу заправляла мама.
Мысли мои плыли. Несчастный случай. Когда?
— Другой водитель… — начала было я, но недоговорила.
— Не автомобильная авария, Мара.
Голос матери звучал спокойно. Ровно. Я поняла: это был ее голос психолога.
— Что последнее ты помнишь?
Ее вопрос испугал меня сильнее пробуждения в больничной палате, сильнее прицепленных ко мне трубок, сильнее всего остального. Впервые я внимательно посмотрела на мать. В глазах ее была тень, а ногти, обычно с идеальным маникюром, были неровными.
— Какой сегодня день? — тихо спросила я.
— А ты как думаешь?
Мама любила отвечать вопросом на вопрос.
Я потерла лицо. Кожа была такой сухой, что словно зашуршала при прикосновении.
— Среда?
Мама осторожно посмотрела на меня.
— Воскресенье.
Воскресенье. Я отвела от нее взгляд и осмотрела палату. Раньше я не заметила цветов, но они были повсюду. У самой кровати стояла ваза с желтыми розами. Любимыми цветами Рэчел. На стуле рядом находилась коробка с моими вещами из дома и старая тряпичная кукла (ее оставила мне бабушка, когда я была совсем ребенком и бездельничала дома), закинувшая мягкую ручку на поручень кровати.
— Что ты помнишь, Мара?
— В среду у меня был экзамен по истории. Я поехала домой из школы и…
Я порылась в воспоминаниях, в мыслях. Я вхожу в наш дом. Хватаю на кухне зерновой шоколадный батончик. Иду в свою комнату на первом этаже, роняю сумку и вытаскиваю Софокла — три фиванские пьесы.[7] Пишу. Потом рисую в альбоме. Потом… Ничего.
В мой живот медленно заполз уродливый страх.
— Вот и все, — сказала я, глядя матери в лицо.
Мускул над ее веком дернулся.
— Ты была в «Тамерлане»… — начала она.
О господи.
— …Здание рухнуло. Кто-то сообщил об этом в три часа утра. В четверг. Когда появились полицейские, они услышали твой голос.
Отец откашлялся.
— Ты вопила.
Мать бросила на него быстрый взгляд, прежде чем снова повернуться ко мне.
— Здание обрушилось так, что ты оказалась в воздушном кармане, в подвале. Но когда до тебя добрались, ты была без сознания. Может, из-за жажды, а может, на тебя что-то упало. У тебя несколько синяков, — сказала она, откидывая мои волосы.
Я посмотрела мимо мамы и увидела ее отражение в зеркале над раковиной. Интересно, как выглядят «несколько синяков», когда тебе на голову падает дом?
Я приподнялась. Молчаливые медсестры напряглись. Они вели себя скорее как охранники, чем как сестры.
Мои суставы запротестовали, когда я выгнула шею, чтобы заглянуть в зеркало поверх бортика кровати. Мама тоже посмотрела. Она была права: на правой скуле у меня красовалось синеватое пятно. Я откинула назад темные волосы, чтобы увидеть, насколько оно большое, но под волосами ничего не было. Если не считать синяка, я выглядела… Нормально. Нормально для меня, просто нормально — и точка.
Я перевела взгляд на мать. Мы были такие разные. У меня не было ни ее утонченных черт уроженки Северной Индии, ни идеального овала лица, ни блестящих черных волос. Вместо этого я унаследовала аристократический нос и челюсть отца. И, если не считать одного синяка, по мне вообще нельзя было сказать, что на меня рухнул дом.
Я прищурилась на свое отражение, потом откинулась на подушки и уставилась в потолок.
— Доктора сказали, что с тобой все будет в порядке. — Мама слабо улыбнулась. — Сегодня вечером ты даже сможешь вернуться домой, если будешь себя достаточно хорошо чувствовать.
Я перевела взгляд на медсестер.
— Зачем они тут? — спросила я маму, глядя на них в упор.
От этих женщин у меня по спине бежали мурашки.
— Она заботились о тебе со среды, — ответила мама.
Она кивнула на медсестру с отметиной на щеке.
— Это Кармелла, — сказала мама, потом показала на вторую: — А это Линда.
Кармелла, медсестра с рубцом на лице, улыбнулась, но в улыбке ее не чувствовалось тепла.
— У тебя неплохой правый хук.
Я сморщила лоб и посмотрела на маму.
— Ты запаниковала, очнувшись тут в первый раз, а они должны были присутствовать, когда ты очнешься, — просто на тот случай, если ты будешь… слегка дезориентирована.
— Такое постоянно случается, — сказала Кармелла. — И, если сейчас ты чувствуешь себя в своей тарелке, мы можем уйти.
Я кивнула, в горле у меня пересохло.
— Спасибо. И извините.
— Ничего страшного, милая, — ответила медсестра.
Слова ее казались фальшивыми. Линда за все это время не проронила ни звука.
— Дай нам знать, если тебе что-нибудь понадобится.
Они разом повернулись и вышли из комнаты, оставив меня с моей семьей.
Я была рада, что сестры ушли. А потом поняла, что, наверное, ненормально на них среагировала. Мне нужно было сосредоточиться на чем-нибудь другом. Окинув взглядом комнату, я в конце концов посмотрела на столик у кровати и розы на нем. Они были свежими, незавядшими. Когда Рэчел их принесла?
— Она меня навещала?
Лицо матери помрачнело.
— Кто?
— Рэчел.
Отец издал странный звук, и даже мама, моя опытная, идеальная мама, выглядела смущенной.
— Нет, — ответила она. — Цветы от ее родителей.
Она сказала это так, что я невольно вздрогнула.
— Значит, она не навещала меня, — негромко проговорила я.
— Нет.
Мне стало холодно, так холодно, что я начала потеть.
— Она звонила?
— Нет, Мара.
Когда я услышала мамин ответ, мне захотелось завопить. Но вместо этого я протянула руку.
— Дай мне