— Ну, и в общем, — вздыхаю я, — на одно из ее сборищ наконец вызвали полицию, и меня застали в компрометирующей позе с одним из обдолбанных гуляк. — Николь задыхается. Майк стискивает зубы.
— О, дорогая, — шепчет Николь. Я отмахиваюсь. Это было так давно. Кажется, целую жизнь назад.
Но, если честно, иногда кажется, что это было вчера. Я замолкаю на минутку, чтобы собраться с мыслями и эмоциями.
— Попав в приемную семью, я почти сразу встретила мальчика по имени Лео. Мы жили в одном доме всего несколько месяцев, но между нами возникла привязанность, такая сильная, что это невозможно объяснить тому, кто не был в таком положении, не знал чувства полного одиночества в мире, а ведь мы были совсем детьми. — Я замолкаю, задумавшись. — И дело не только в том, что мы оказались в похожем положении, дело в том… — я снова прерываюсь, обдумывая, как лучше выразиться, — дело в том, что я как будто нашла свою вторую половину и наконец-то почувствовала себя полноценной. Я знаю, это трудно понять, ведь мне было всего десять лет, но для меня это было правдой, простой и ясной. Казалось, что все эти десять жутких лет были мне даны только для того, чтобы свести меня с этим мальчиком именно там и тогда, и поэтому я была только благодарна за любую боль, которая помогла сблизить нас.
Я смотрю на Николь и Майка, и они смотрят на меня с одинаковым потрясенным выражением.
Это, наверное, рекордное количество слов, сказанных мною о себе за те три года, что я их знаю.
— Эви, — выдыхает Николь.
Я мягко улыбаюсь ей и продолжаю:
— Сначала мы подружились, и я считала его почти старшим братом, защитником, но годы шли, мы стали старше и полюбили друг друга. А когда влюбляешься, неважно, в каком уродском месте это происходит, все равно все кажется прекрасным. И благодаря ему место кошмаров превратилось в место грез. Я то и дело ходила в суд, давала показания против родной матери, которая так ни разу и не появилась на процессе. — Я снова замолкаю, позволяя воспоминаниям о той боли нахлынуть на меня. — Но благодаря ему все было хорошо. Лео любил меня, и я всегда чувствовала, что со мной все будет хорошо. — Мои глаза уже на мокром месте, нужно собраться с силами, чтобы продолжить.
— Он переехал в другую приемную семью неподалеку от моей, но навещал меня так часто, как только мог, и мы всегда встречались на крыше за окном моей спальни. Мы мечтали вместе, планировали совместную жизнь. Мы были совсем юными, но такими уверенными. — Я непроизвольно улыбаюсь.
— Когда мне было четырнадцать, а ему пятнадцать, его усыновила супружеская пара. Это было потрясением, потому что подростков усыновляют крайне редко. Я не очень много знала об этих людях, но из слов Лео следовало, что они были очень добры и на самом деле просто хотели дать дом ребенку, который, скорее всего, не надеялся его иметь. Я была счастлива за него, но беда была в том, что его приемный отец получил новую работу в Сан-Диего и они должны были вот-вот переехать. Мы поклялись, что будем ждать друг друга, что он приедет за мной, когда мне исполнится восемнадцать, и что мы будем жить вместе. Он пообещал, что, как только доберется до Сан-Диего, напишет мне, даст все свои координаты и мы будем переписываться. Он попросил меня пообещать, что я сохраню себя для него. Я и представить себе не могла ничего иного. В мыслях и в сердце я принадлежала Лео, а он принадлежал мне. Расстояние ничего не значило.
— Господи, милая, — шепчет Николь, прижимая руку к груди.
Я вздыхаю и продолжаю:
— Он пришел попрощаться накануне отъезда и в первый раз поцеловал меня. Не просто поцеловал — этот поцелуй был как клятва. Я слышала, как люди говорят, что теряют себя в поцелуе, но мы, наоборот, как будто нашли себя в ту секунду, когда наши губы встретились. Как будто он разобрал меня на части и вернул к жизни поцелуем.
Я снова молчу, а когда возвращаюсь к реальности, осознаю, что касаюсь пальцами своих губ. Убрав пальцы, я смотрю на Николь и Майка, а они таращатся на меня.
— Господи, милая, — повторяет Николь, и ей в самом деле больше нечего сказать.
Я смотрю на Николь и выстреливаю:
— Но он так и не написал мне из Сан-Диего. Больше я о нем никогда не слышала.
Они ошеломленно смотрят на меня.
— Но… — начинает Николь.
— Что… — говорит Майк.
Я поднимаю руку.
— Да-да, вот именно. Можете поверить, за последние восемь лет я прокрутила все возможные сценарии. Все, что только можно проверить, проверила. Но я не знала фамилии его приемных родителей, так что далеко не продвинулась. Была куча вещей, о которых мне в четырнадцать лет не приходило в голову спросить. Конечно, я тогда понятия не имела, что есть что-то, о чем он не расскажет. Но я действительно пыталась выяснить, в чем была причина его молчания. И каждый раз оказывалась с пустыми руками.
— Но ведь вы были еще детьми, Эви, — начинает Николь, и я останавливаю ее, отрицательно качая головой.
— Нет, я знаю, что мы были детьми, но эти чувства были самыми-самыми настоящими. Для нас обоих. Я не могу объяснить, почему он бросил меня, почему он лгал мне, но я знаю, что его чувства до этого момента были очень, очень реальны. И не буду себя переубеждать. Не знаю, почему они изменились, но я не буду убеждать себя, что их не было. — Я закусываю губу.
Из кухни доносится громкое жужжание, Николь вскакивает, выключает плиту и секунд через тридцать снова оказывается на диване, зачарованно глядя на меня.
— Но так или иначе, — говорю я, пытаясь поднять друзьям настроение, — это было восемь лет назад. —