«А разве это и не твой дом?» – спросила матушка.

«Так-то так, – сказала бабушка. – Только вот она уже сколько лет ни разу ложки в котел не запускала».

Прабабушка в это время стояла у окружавшей двор стены и звала тетушку вернуться в дом и поесть. «Я же не задаром на вашу семью работаю, – отвечала тетушка. – Вот здесь и поужинаю». – «Тетка твоя завсегда переживает, – продолжала прабабушка. – Съешь у нее чашку лапши, так всю жизнь поминать будут». К стене с кочергой в руках подлетела бабушка: «Коли голодна, зайди да съешь чашку, а коли нет – катись отсюда». – «Не буду я ничего твоего есть», – отвечала та.

Когда лапша поспела, матушка положила с горкой большую чашку и велела старшей сестре отнести прабабушке. Лишь через много лет я узнал, что она так спешила, что грохнулась, как собака кидается за кучкой дерьма, лапша рассыпалась, а чашка разбилась. Чтобы ее не ругали, прабабушка принесла другую чашку из дома и велела сестре отнести обратно.

Тетушка поговорить любила, а мы охотно ее слушали. Поев лапши, она села сбоку на край кана, опершись спиной о стенку, и открыла свою шкатулку с рассказами. Она сотни дворов исходила, с какими только людьми не познакомилась, столько преданий и любопытных случаев слыхивала, а при рассказе не скупилась что-то приукрасить для красного словца, и это делало ее рассказы увлекательными, как у сказительницы. В начале восьмидесятых, когда мы смотрели по телевизору серию выступлений знаменитой сказительницы Лю Ланьфан, матушка не преминула заметить: «Ну вылитая ваша тетушка! Если не врачом, то прекрасной рассказчицей бы стала!»

В тот вечер она начала рассказывать с того, как в Пинду состязалась в уме и смелости с командиром японцев Сугитани. «Мне тогда семь лет было. – Она глянула на меня. – Почти такая же, как Сяо Пао. И вот вместе с вашей прабабушкой и вашей бабушкой попали мы в Пинду. По приезде нас заперли в какой-то темной комнате с двумя огромными овчарками у входа. Этих овчарок обычно кормили человечиной, при виде маленького ребенка они тут же высунули языки. Ваши прабабушка с бабушкой всю ночь проплакали. А я не плакала, как легла, тут же заснула и проснулась, когда уже был день. Не знаю, сколько дней и ночей нас продержали взаперти в этой темной комнате, пока не переместили в изолированный дворик. Там росла сирень, от нее разносился такой аромат, что кружилась голова. Потом пришел какой-то шэньши[17] в длинном халате и в цилиндре и сказал, что командующий Сугитани изволит пригласить нас на банкет. Ваша прабабушка с бабушкой только и знали, что плакали и боялись идти. Тогда этот шэньши обратился ко мне:

– Барышня, поговори ты с бабушкой и матерью, пусть не боятся, командующий Сугитани не желает причинять вам зла, он лишь хочет завести дружбу с господином Вань Люфу.

Я и сказала:

– Бабушка, мама, не плачьте, какая польза от вашего плача? Крылья у вас от этого вырастут? Великая стена от ваших рыданий рухнет?

– Хорошо сказала! – захлопал в ладоши шэньши. – Маленькая, а во всем разбираешься. Вырастешь, наверняка незаурядным человеком станешь.

Под моими уговорами ваши прабабушка с бабушкой плакать перестали. В сопровождении этого шэньши мы сели в запряженный черным мулом экипаж и поехали, поворачивая туда-сюда не знаю сколько раз. Въехали в роскошный особняк с высокими воротами с двумя часовыми на входе – слева „желтопузый“[18], справа – японский солдат. От ворот мы проследовали в глубь особняка, пересекали дворик за двориком, казалось, это будет длиться вечно. Наконец попали в большую приемную в виде сада – резные двери, окна и перегородки, глубокие кресла из сандалового дерева. Командующий Сугитани в кимоно, со складным веером в руках, по неторопливым движениям можно судить, что человек культурный. Несколькими вежливыми фразами на литературном китайском он пригласил нас занять места за большим круглым столом, уставленным изысканными яствами. Ваши прабабушка с бабушкой не смели к палочкам прикоснуться, а мне на это дело наплевать, поем у этого сукина сына! Палочками орудовать неудобно, так я предпочла загребать щепотью – и в рот. Сугитани с рюмкой вина, улыбаясь, смотрел, как я ем. Наелась, руки о скатерть вытерла, и на меня навалилась усталость. Тут Сугитани спрашивает:

– Барышня, если предложить твоему отцу прибыть сюда, хорошо это или плохо?

Я уставилась на него:

– Плохо.

– Почему? – спросил Сугитани.

– Мой отец – Восьмая армия, – заявила я, – а ты – японец. Восьмая армия бьет японцев. Не боишься, что мой отец придет и побьет тебя?»

Тут тетушка задрала рукав и глянула на наручные часы. В те времена во всем уезде таких часов было не больше десятка, и одни из них на руке моей тетушки.

– Ого! – удивился старший брат. У нас в семье только он видел такие. Он тогда ходил в уездную среднюю школу, там наручные часы носил советский учитель, который приезжал преподавать русский язык. – Наручные часы! – воскликнул брат.

– Наручные часы! – подхватили мы с сестрой.

Тетушка, сделав вид, что не принимает этого всерьез, опустила рукав:

– Ну часы и часы, чего шум подымать?

Ее намеренно пренебрежительные слова еще больше подстегнули наш интерес. Сначала пробный шар запустил старший брат.

– Тетушка, я видела часы у учителя Цзи, но только издалека… Разрешите глянуть…

Запросили вслед за братом и мы:

– Тетушка, позвольте посмотреть!

– Ну вы озорники, – усмехнулась тетушка. – Всё углядите, какие-то никудышные часы, что там смотреть!

Но часы все же сняла и подала старшему брату.

– Осторожно смотри, – громко предупредила со стороны матушка.

Брат с превеликой осторожностью взял часы, сперва рассмотрел на ладони, потом поднес к уху послушать. Когда он насмотрелся, настала очередь старшей сестры, потом второго брата. Второй брат лишь глянул одним глазом, не успел и к уху поднести, как старший отобрал у него часы и вернул тетушке. Я от злости аж расплакался.

Матушка меня изругала.

– Сяо Пао, вырастешь, еще дальше пойдешь, – утешала меня тетушка. – Стоит ли переживать, что у тебя нет часов?

– Такому, как он, и часы носить? – хмыкнул старший брат. – Да хоть завтра тушью ему на руке нарисую.

– Внешность обманчива, нельзя по малому судить о целом, как говорится, море мерой не перемеришь. Не смотрите, что Сяо Пао некрасив, вырастет – непременно больших успехов добьется! – сказала тетушка.

– Если он добьется больших успехов, то и свинья в хлеву тигром станет! – съязвила старшая сестра.

– Тетушка, а где они сделаны? И что за марка? – спросил старший брат.

– Швейцарские, – отвечала тетушка. – «Эникар».

– Ого! – снова поразился старший брат. Ему вторили другой брат с сестрой.

– Расквакались, жабы! – насупился я.

– Сестренка, и сколько же стоит эта штуковина? – спросила матушка.

– Не знаю, друг подарил.

Матушка смерила ее взглядом:

– Это какой, интересно, друг может дарить такие дорогущие вещи? Не их ли дядюшка?

– Скоро двенадцать, – поднялась тетушка. – Надо спать ложиться.

– Слава