Да — конь был вполне коммуникабельный. Но под незнакомыми наездниками начинал заплетаться в уже знакомых конечностях, поэтому мы и знакомились — и между собой, и с ногами Милорда, оба сразу и в торопливом порядке, но все вышло неплохо.
Еще бы знать — понравилось ли Машутке наше с Милордом выступления. Мне показалось, что даже очень…
— Может, поспорим, раз уж ты так в себе уверен? — Ольшанский никак не может уняться — впрочем, оно и понятно. Я тоже никуда со своего места испаряться не спешу. — Это, конечно, не равно тому, чтоб дать тебе по морде, но мне все равно очень хочется поставить тебя на место.
Такое ощущение, что ты до этого дорос, Ник.
Я склоняю голову набок, разглядывая своего противника. Судя по глазам — он что-то задумал. Я был бы очень в нем разочарован, если бы этого предвкушения не было. В конце концов, когда соперник не может продумать линию своего поведения хоть на пару шагов вперед — играть с ним становится неимоверно скучно.
— Ну, и на что мы спорим? — скучающе уточняю я. Так, будто я по-настоящему заглотил его наживку.
— Если я выиграю — ты к черту свалишь из «Артемиса», — у Николая в глазах полыхают костры, и я даже знаю для кого их развел, — прямо сегодня. В течении часа.
— Встреча с Такахедой завтра, — напоминаю я ехидно, — и мне, как и тебе, уже отлучаться отсюда нельзя.
— Значит, запрись у себя и не вылезай на божий свет, — Ольшанский спохватывается быстро, — чтобы не портить настроение ни Вике, ни Маше, ни мне.
— А если я выиграю, то ты запрешься? — насмешливо парирую я, прищуриваясь. У Ника дергается край рта. Кажется, он в своем выигрыше совершенно не сомневается, но все-таки на такую ставку не согласен.
— Это не одно и то же, — вполне ожидаемо взбрыкивает Ольшанский, — со мной приехала Вика.
— Так что, оставишь мне этот плацдарм, если налажаешь? — ухмыляюсь я, а сам краешком глаза замечаю Вику, все-таки выходящую из дальней конюшни. И Машутка с ней. Так, надо бы ускориться в уламывании этого ишака.
— Облезешь, — Ник оказывается не настолько азартен, хотя я не всереьз предлагал именно эту ставку. Даже больше, если б он согласился бросить Викки ради собственных дешевых понтов — я бы сам ему по морде дал, да как-нибудь потравматичнее, чтобы довелось насладиться хрустом переломанных носовых хрящей, — придумай что-нибудь свое и пооригинальнее, ковбой.
Его презрительные интонации меня не трогают абсолютно, равно как и его — мой оценивающий взгляд. Свое, значит? Пооригинальнее?
Да можно сказать, за душой Ольшанского и нет ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, кроме той, которую лично я никогда в заклад не поставлю. Хотя…
— Я придумаю попозже, — хмыкаю я, не выдавая никак выражением лица, что наметки-то у меня на возможный выигрыш имеются, а затем склоняю голову к плечу, — в чем же ты думаешь, что лучше меня, а, Ник?
Во всем — об этом мне сообщают самоуверенные глаза Ольшанского.
Спорить с его убеждением? Да ну что вы, кто я такой, чтобы мешать человеку наступать на грабли? Нас рассудят лошади и чистое мастерство. Вот они — хорошо ставят на место все завышенные представления о себе.
— Здесь есть круг для стипль-чез[1], — Ник улыбается мне, но примерно так же дружелюбно, как если бы только что заказал фуа-гра из моей печени, — ты хотя бы в курсе, что это такое? Три круга по полю, на скорость, а чистоту прохождения оценит не купленный тобой тренер.
А купленный тобой — так и хочется спросить. Хотя ладно. Ольшанский из правильных парней, тех, которые не нарушают правила игры. Ну, если я, конечно, не ошибаюсь.
— Если ты, конечно, в седле удержишься, — добавляет Ник тут же, явно не находя в себе сил отказаться от новой подколки.
Я скучающе позевываю, всем видом демонстрируя, что и этот выпад улетел в молоко. Хотя ладно, не буду врать, Ольшанский забавен в своем желании меня доконать. Настолько забавен, что мне даже его убить не хочется, а это — нонсенс, покуда этот мачо находится рядом с Викой.
И наверняка ведь строит "планы на вечер"...
Но вернемся к нашим граблям. К нашим граблям, наступит на которые Ольшанский.
— Годится, — я снова ухмыляюсь и протягиваю вперед ладонь, — только не забудь, что ты мне должен, когда проиграешь.
За это время Вика успевает почти к нам подойти и остановиться в трех шагах с абсолютно каменным лицом, глядя, как Ник с холодной ухмылкой сжимает мои пальцы.
О да, ей это не нравится. Даже при том, что она не знает, в чем дело.
Ну, прости, родная, но не может же все у нас оставаться так, как сейчас.
Тем более — почему бы не получить необходимый мне бонус, раз уж Ольшанский так отчаянно впихивает его в мои руки.
Он ведь сдержит слово. Такие как он — не умеют не держать.
Хорошо иметь честных соперников. Они ужасно предсказуемы. А самоуверенный соперник — это и вовсе подарок небес.
— Полчасика тебе хватит на то, чтобы найти лошадь? — насмешливо уточняю я. От Милорда я отказываться не собираюсь, тем более, что он очень хорош в барьерных скачках, по крайней мере в его анкете было написано именно так.
Вопрос только в том, насколько я хорошо с ним управлюсь. Не переоцениваю ли ту связь, что мы уже не один час устанавливаем с этим конем.
— И двадцати хватит, — Николай фыркает, скрещивая руки на груди.
— Что происходит? — Викки все-таки подходит и все-таки вклинивается в нашу с Ольшанским беседу.
— Пытаюсь спасти наши выходные, — ровно откликается Николай, пытаясь высверлить во мне сквозную дырку.
А я опускаю глаза и цепляюсь за косой взгляд дочери, брошенный на меня украдкой. Только цепляюсь — Маруська тут же утыкается лицом в куртку Викки, явно избегая снова встречаться со мной глазами.
Малышка моя. Обе вы — мои, но ты — мое чудо, то, что я еще не совсем потерял. По крайней мере, с тобой я еще вижу шансы.
Вот с твоей мамой у меня куда хуже все обстоит.
Господи, как мне дожить до этого трижды распроклятого вторника? До того дня, когда я наконец смогу с ней поговорить так, чтобы она меня услышала. До него и шансов нет ни на что.
— Ветров, что ты