Я просто смертельно хочу вернуться сам. И плевать уже на все последствия, нет никаких сил дальше дожидаться и терпеть.
— Ты самоубийца, Ветров, — Света критично покачивает головой, — хотя, Вика тоже молодец. Чудить так чудить, ни в чем себе не отказывая.
— Я бы сказал, кто тут самоубийца, — лениво роняет Эд, стоящий на самом пороге и упирающийся плечом в косяк, — но не люблю озвучивать настолько очевидные вещи. Сладкая, семи минут ожидания и так достаточно, чтобы я потерял терпение. Я же жду тебя все четырнадцать.
— А я, может, хочу довести тебя до подлинного зверства, — парирует Светлана, но тем не менее склоняется за туфлями и шагает к Козырю. Судя по всему, моя порция нотаций мной уже получена и добавки не будет.
Козырь обвивает Светлану за талию и уводит её в ночную темноту, лишь раз обернувшись ко мне и округлив глаза.
— Не вздумай там облажаться, Ветров. Я, между прочим, на тебя деньги поставил.
Никогда и никого в своей жизни я не посылал так далеко и витиевато, как Козыря сейчас.
Никогда не говори никогда, Яр. И не зарекайся, что ты никогда в своей жизни не пошлешь генерального директора своей компании в очень далекое путешествие, куда пешком добираться замучаешься.
Я не остаюсь дожидаться его реакции, лишь торопливым шагом снова взбегаю по лестнице. Даже если Эд вдруг решит затащить обиду... Не, он сам нарвался, должен понимать.
Есть мизерный шанс, что Вика спит, так будет проще…
Нет, не спит. Уже сама избавилась от джинс, и залезла под одеяло, и когда я присоединяюсь к ней — недоверчиво касается моего плеча.
— Вернулся все-таки?
— Прости, что заставил ждать.
Восемь лет. Отличная задержка. Меня реально можно только за смертью посылать.
— Простить? — Викки задумчиво пробует это слово на вкус, будто примеряя это предложение ко мне. — Что ж, я подумаю…
Еще один поцелуй я у неё все-таки краду — теплый и глубокий, жизненно необходимый для меня сейчас. То единственное, чем я должен утолить свою похоть. Без продолжения.
— Не хочешь? — болезненно хмыкает Вика, когда заставляю её отодвинуться и отвожу её руки от себя. — Противно с неравной?
Иногда моя умница ведёт себя как форменная дурочка. Я тут с трудом сдерживаюсь, а она несёт всю эту чушь. Про неравную.
Мои пальцы касаются гордого подбородка. Никогда бы не отрывал от неё рук, дайте только волю.
— Я тебя хочу, — хрипло отвечаю я, и это ровным счетом никак не очерчивает ту жажду, что меня сейчас иссушает, — я тебя так хочу, что скоро свихнусь на этой почве. Но не так. Ты не в себе.
И считаешь все это сном.
А мне нужно именно твоё желание, твоё, а не вина в твоей крови.
— Не-на-ви-жу!
Вика обиженно дуется, отворачивается от меня, даже не догадываясь, насколько сильно я сейчас хочу её сцапать. Сжать в руках, снова подмять под себя, снова услышать возбуждение в судорожном дыхании.
Но пользоваться её слабостью сейчас — грязно.
Я даже спать с ней сейчас не имею права. И касаться пальцами голого плеча. И слышать её обиженное пыхтенье, перерастающее в ровное сонное дыхание.
Все это я просто себе позволил.
Хотя, будем честны и откровенны, заснуть с ней рядом все равно не получается. Только лежать, поглаживая пальцами рассыпанные по подушке пряди, и думать.
Ничего проще не стало после этого поцелуя. Только хуже. И я уже совсем не могу без неё обходиться. И не смогу терпеть никого рядом больше. Никаких её «промежуточных», за которыми она пытается от меня спрятаться.
Во сне Викки придвигается ближе, прижимается щекой к моему плечу. Такая теплая, такая близкая...
Спи, родная, спи.
Я уже представляю, с какими словами ты проснешься…
17. С добрым утром.
Просыпаться совершенно не хочется.
Я так давно не высыпалась… А тут — утро уже явно не раннее, вокруг тишина, почти до самой маковки меня укутывает теплое одеялко, а на талии лежит крепкая мужская рука.
Боже, как давно я не позволяла себе ничего подобного.
Стоило так бояться. Может, и страшно, но какой же кайф в результате. И на душе такая тишь, в кои-то веки. Будто одной вот этой руки достаточно, чтобы отвести от меня и ураган, и цунами.
И как тут просыпаться?
Не-е-ет, хочется только сильнее укутаться в одеялко, двинуться спиной, наткнувшись на мужскую же грудь, добиться, чтоб сосед по кровати в полудреме прижал тебя к себе покрепче и поглубже уйти обратно. В негу.
Вот если бы еще так противно не зудел телефон…
Эта сволочь вибрирует на тумбочке, безумно меня раздражая и заставляя подрагивать стоящий рядом стакан с водой.
Минуту я надеюсь, что звонящий возымеет совесть и усвоит, что в такую рань, в воскресенье звонить не стоит. Даже если сейчас вдруг за полдень — воскресенье же! Дайте чуть-чуть поваляться. Спрятаться под одеялом от всего того вороха забот, что меня ожидает.
Ага, сейчас.
Минута. Две. Три…
Под конец копошиться уже начинает даже мужчина за моей спиной, и я начинаю ощущать себя нехорошо. Мой же телефон зудит и мешает спать.
Волевым усилием я таки переползаю поближе к краю кровати, нашариваю телефон почти вслепую — ресницы разлеплять совершенно не хочется, кладу таки трубку себе на ухо.
— Да-а… — выходит не особенно приветствие, скорее зевок.
— С добрым утром, милая, — как может теплый голос Ника оказаться холодным душем? А вот очень даже может. С кем же это тогда я…
Я распахиваю глаза, торопливо промаргиваясь. Вчерашний день — картинка, на которой я не фокусировалась, быстренько восстает в моей памяти особо крупными паззлами. Судя по всему, мелкие еще на подходе…
Скачки, Ник, опирающийся на плечо медички и нетвердым шагом шагающий к машине медиков, вино, что притащила Клингер, и Ветров… Очень много Ветрова. Ох-х…
— Я тебя разбудил, да? — голос Ника в трубке становится виноватым, в то время как я прикусываю губу от понимания, кто именно сейчас может оказаться моим соседом по постели.
— Да, немного, — тихонько произношу я, ощущая горло слегка осипшим, — у тебя все нормально? Ты в больнице или все-таки отправился домой?
— Если бы меня отпустили, я бы не домой рванул, — вздыхает Ник с очень красноречивым подтекстом, а я в уме возношу осанну тому, что его не отпустили и он не застукал вот это все. Иначе бы картинка вышла… Маслом!
— Ты меня навестишь? — мягко просит Ник, и я прикрываю глаза, будто на моей шее плотно сомкнули удавку. Но