Мои щеки медленно начинают нагреваться от закипающего внутри меня возмущения.
Козырь поднимается из кресла плавным движением. Шагает в сторону прихожей, но останавливается в дверном проеме.
— Вне зависимости от вашего решения, Вика, исполняющей обязанности главы отдела будете назначены вы. По крайней мере — на время больничного Николая, — ровно произносит Эдуард Александрович, выписывая мне настоящий нокаут, — назначение заберете утром. А насчет вашего решения — у вас есть время до утра. Решайте. Вы на самом деле не обязаны в этом участвовать. Хотя с вами — будет несколько проще.
Я подаюсь вперед, желая добавить, что вопрос подлежит обсуждению, но…
Ладонь Ветрова попросту зажимает мне рот, не давая мне сказать не звука.
Да какого черта!
Я впиваюсь зубами в его пальцы, вот только он умудряется стоически вытерпеть этот укус ровно до той поры пока входная дверь не хлопает за Козырем.
Только после этого хватка Ветрова чуть слабеет, и у меня получается вырваться и, обернувшись к нему, рявкнуть во всю мощь легких:
— Какого черта ты себе позволяешь?!
— А ты?! — Ветров шагает ко мне, нависая надо мной всем своим телом. — Сама ты что творишь, а?
— А ты не лезь в мою жизнь! — если бы я могла — я бы вцепилась в него зубами, до того яростно сейчас стучит сердце в моей груди. — Кто ты такой, чтобы брать на себя право решать за меня?
— Я тебе отец твоего ребенка, — боже, как давно я не видела его таким разъяренным, — о котором ты, судя по всему, забыла!
— Ты… — у меня аж горло сводит от возмущения, — как ты…
— Я смею, Вика, — Яр сгребает меня за талию, прижимая меня к себе так, что даже волосинка между нами бы сейчас не проскользнула, — я не дам тебе даже капельку рискнуть. Этот ублюдок пытается прибрать к рукам корпорацию. Ты для него будешь разменной монетой. Рафарм переживет. Для нашей дочери ты значишь куда больше.
— Это тебе важно? — с расстояния в несколько сантиметров ругаться почему-то всегда приходится громким шепотом. — Это или что-нибудь иное?
— Да, черт возьми, да, — Ветров, кажется, совершенно срывается с катушек, — мне важно, что он тебя хочет. Я слышал, как плотно он тебя прессует. Ты не выдержишь его на расстоянии. Но тебе он даже не нравится.
— Это ты думаешь, что я не выдержу, — ощетиниваюсь я, — много ты обо мне знаешь…
— Выдержишь? — в глазах у Ветрова клубится черная, всепожирающая египетская, осязаемая тьма. — Проверим? Останови меня!
И раньше, чем я успеваю пискнуть хоть слово, издать хоть звук — он обрушивается на мои губы, так, будто намерен одну из них отгрызть, не меньше.
Мой мир взрывается окончательно, разлетаясь на мелкие осколки.
Может ли один только рот совершить что-то, достойное обвинения в гнусном домогательстве?
О, да…
Он посмел. Он опять посмел!
Вот только сейчас я бьюсь не с расслабленным Ветровым у подъезда, а с разъяренным тигром, готовым к попыткам бунта с моей стороны и подавляющим их в зародыше.
Я дергаюсь от него назад, но даже на пару шагов отступить не получается. И вот уже лестница, что была “за моей спиной”, оказывается “под моей спиной”. Меня буквально прижимают к гладким, покрытым лаком деревянным ступеням.
Я брыкаюсь, пытаюсь отпихнуть Ветрова хотя бы коленом, но сильные пальцы ловят ногу, жадно стискивают её и резким плавным движением скользят выше. Под платье. К резинкам чертовых чулок, которым было так скучно на дне чемодана, что я их все-таки надела.
— Малышка, да ты сегодня для меня постаралась! — шипит Ветров, выписывая моим губам вольную.
— Не для тебя, — я выгибаюсь, пытаясь сбросить его с себя, но Яр только сильнее наваливается на меня своим телом.
Я и вправду не для него надевала эти дурацкие чулки. Просто под платье у меня ничего другого не было!
— Давай уже сопротивляйся, крошка, — едко комментирует Яр и ныряет губами к моей шее, — потому что я сегодня не намерен останавливаться.
Сопротивляться.
Легко сказать, а сделать — оказывается сложно.
Во-первых, Яр тяжелый. Во-вторых, сильный. В третьих…
Честно, хватило бы и первых двух пунктов. Но третий все-таки есть.
Я слабею. Изнутри. Будто становлюсь мягче от того, как он выцеловывает мне шею да жадно стискивает мое бедро. Я слабею, дурею, у меня шумит в голове. Мое тело — гнуснейший предатель в этой истории. Ему плевать на мои высокие материи.
— Отпусти, — я взбрыкиваю снова, только результат все тот же — никакой.
— Ни за что, — он чеканит это, втискивая каждое слово между поцелуями, — я не отдам тебя никому. И уж тем более — этому узкоглазому щенку на заклание.
— Какого черта?
Это вопрос не к нему, а ко мне, на самом деле. Какого черта я этому поддаюсь? Ветрову поддаюсь!
— Просто, ты — моя! Помнишь? Нет? Я освежу тебе память! — Он буквально рычит от ярости и... нетерпения! Точно, нетерпения! И глаза у Ветрова так голодно горят, что яснее ясного — он и вправду не собирается останавливаться.
Это была провокация. Грязная, деморализующая, сочиненная на ходу. Он и не намеревался дать мне шанс дать ему отпор, он просто искал повод для всего этого.
И я это знаю…
Только…
Нету совершенно никаких сил сопротивляться. Они кончаются слишком быстро. А какие силы есть в моем распоряжении?
Ох, не спрашивайте.
Господи, как же я больна…
Еще утром я просила его оставить меня в покое. Сейчас же…
Я впиваюсь в него, вгрызаюсь, въедаюсь… В его волосы пальцами. Только посмей снова уйти!
Даже не думает!
Чем ты оправдаешься сейчас, Титова?
Это не ты?
Это не ты впиваешься ногтями в кожу его спины, пробравшись под тонкий джемпер?
Это не ты задыхаешься от жара и выгибаешься телом к нему навстречу, будто умоляя — еще, еще поцелуй, вот сюда, и чуть-чуть пониже…
Не ты?
— Викки... — под его пальцами стремительно разъезжается молния на боку моего платья. Ну, вот и пригодился черный кружевной комплектик. Искры в глазах Яра настолько яркие, что от них загораются за моей спиной те мосты, что еще могли дать мне отступить и одуматься.
Пути назад нет. Не остается. Не было? Не знаю. Я не искала.
Господи, как я его ненавижу.
А себя ненавижу еще сильнее. Столько боли он мне принёс, столько боли будит всяким прикосновением своих раскаленных губ. А я не справилась. Не победила, не уничтожила, не выжгла. Кажется — совсем ничего.
Я ещё съем себя с потрохами за это. Только…
Не сейчас!
Сейчас я —