Терпел. Ровно до той поры, пока не сбылись его ожидания.
— Ну? — поторапливаю я, устав любоваться напряженным лицом Яра, — Ветров, мне пора забирать Маруську. Нам еще домой ехать. Давай, покажи мне, как ты умеешь выкручиваться на ходу? Чем будешь оправдываться?
— Я… — голос Ветрова звучит неожиданно негромко, — за это не оправдаешься, Вик.
И это все? Все?!
Восемь лет моей жизни испорчены, и у него нет ни единого варианта оправдания? И что за лебединые песни он мне поет в таком случае?
Это не любовь.
Это мой идиотизм, помноженный на его уверенность в том, что он мне хозяин.
И я этой уверенности так хорошо подмахнула, черт возьми!
— Не подходи ко мне больше. Даже близко, — я покачиваю головой, пытаясь унять в себе острую ярость, — я слишком близка к тому, чтобы обвинить тебя в домогательствах. И там уже судье доказывай, что мне понравилось. Я с удовольствием посмотрю, как ты выкрутишься.
Он выкрутится, конечно. Но я сделаю хоть пару глотков его крови.
Нет, надо все-таки минимизировать общение с ним. Никаких совместных выходных, вечеров, прогулок и всего прочего.
Встречи для того, чтоб передать Маруську с рук на руки и баста.
Сама в это время буду как можно дальше от него. Меньше будет поводов поддаваться этому помешательству.
Отворачиваюсь от Ветрова и шагаю к двери. Нужно бы переодеться, ботинки под плевать, я просто хочу отсюда уйти. И не думать о том, что я совсем недавно допустила.
Ведь мне и вправду понравилось.
Восемь лет.
Восемь лет я жила, практически игнорируя существование мужчин. Просто потому, что ощущала себя барахлящей машиной, которая слишком плохо заводится.
И на обвинения во фригидности от пары кавалеров я даже не обиделась.
Так и было.
Я разучилась влюбляться, а так вот работает моя безмозглая голова — паршиво я возбуждаюсь без влюбленности. Я была уверена — эта часть меня умерла после развода. Если и не сразу после него, то парой лет после, когда отрицать, что Ветров не собирается возвращаться в мою жизнь, стало уже совершенно идиотично.
А нет. Не умерла. Отлично так встрепенулась, как только Ветров оказался рядом.
И сколько всего приходилось игнорировать, сколь многое я заталкивала внутрь себя, как только осознавала — меня к нему тянет, тянет! Вопреки прошлому, вопреки его гадству, вопреки… Всему…
Он догоняет меня у самых дверей, ловит за руку, заставляет остановиться.
Только за руку, ничего больше.
— Не уходи, — устало просит Яр, — так — не надо.
Яр. Мне так и хочется сорваться на это легкое, такое привычное, такое родное для меня обращение. Ничему меня жизнь не учит. Хотя бы даже и потому, что я не выдергиваю руку сейчас. Хотя надо бы.
Но боже, как же жгут его пальцы.
— Придумал? — я оборачиваюсь с ехидной усмешкой. — Неужели? Ну, давай!
Мои уши уже готовы для твоей лапши.
— Ты ведь не настроена сейчас меня слушать, Вик.
Что действительно потрясающе — это его взгляд. Прямой, уверенный, твердый. Я знаю, что ничего у него нет, никаких объяснений, но сомнения… Сомнения все равно одолевают.
— Ветров, хватит тянуть время, — взрываюсь я, выдергивая руку из его хватки, — если тебе нечего мне сказать…
— Я за тобой следил, ясно? — рычит он неожиданно, заставляя меня подавиться воздухом. — Нанял детектива, и он притащил мне доказательства того, что ты мне изменяла. Очень убедительные!
— Это какой-то бред, — мысль так просто обращается в слова, что я уж удивляюсь звучанию собственного голоса, — ты мог бы придумать историю получше.
Яр морщится. Настолько кисло, что передергиваюсь и я.
— Любая история “получше” правдой не станет, — очевидно, что каждое слово дается ему с трудом, — я не хочу оправдываться, Вик. И не потому, что мне это сложно, а потому что… Не хочу. Столько всего с тобой испорчено моими руками — еще и вранья моего нам не хватало.
Красиво звучит, конечно.
Только я нарочно игнорирую положительную сторону этой искренности. Я взвешу её потом. Когда четко пойму: какого черта!
— Ты следил за мной? — каждое слово хочется выплюнуть изо рта поскорее, до того этот факт мерзкий по своей сути. — С какого… рожна?
Он придвигается ко мне ближе, пользуясь тем, что за моей спиной только дверь и никуда убежать я не могу. Касается пальцами моей щеки, и я даже ощущаю, как подрагивают эти пальцы.
Многое он может отыграть. Многое — просто задавить в себе. Но это…
— Я ревнивая сволочь, Вик, — он прислоняется к моему лбу своим, будто измотан до предела, — как оказалось, этого более чем достаточно.
— Ветров, — я перехожу на разъяренное шипение, потому что орать, когда тебе на губы аж дышат — даже если очень хочется, совесть не позволяет, — доказательства тебе что сочинило? Ревность? Или сволочизм? Что тебе там притащили? Фотошопные фоточки? Ты доплачивал за обнаруженный факт измены?
У меня аж дыхание сводит от бурлящей в крови злости.
— Не доплачивал, — у Ветрова кривятся губы, и кажется, будто вся эта тема выедает его изнутри.
Я не понимаю ни черта. Ни единого слова в этой феерии абсурда.
— Я! тебе! не изменяла! — рычу я агрессивно. Хотя… Какая разница уже? Восемь лет прошло. Кому нужны эти просроченные факты? Чем я ему это докажу?
И…
Неужели я верю в этот феерический бред? Он же даже не шит белыми нитками, невозможно сшить воедино воздух.
— Сейчас я это знаю, родная, — Ветров выдавливает самую вымученную улыбку на моей памяти, а потом повторяет, уводя глаза в сторону, — сейчас…
В этом слове будто жирно подчеркнуто “когда уже поздно”.
— Ветров…
Я столько всего не успеваю договорить, столько возмущенных вопросов не задать.
Что значит “сейчас”? Что за доказательства? Он все это серьезно вообще? Такое ощущение, что он сочиняет этот бред на лету, и вот так, бездоказательно предлагает мне понять и поверить.
Я не успеваю сказать ничего. Яр просто останавливает меня на полуслове усталым прямым взглядом.
— Давай заберем Машку, — господи, этим тоном только пощады просить, — и я отвезу вас домой.
— И все? — ядовито уточняю я.
— Все остальное зависит от тебя, — Яр говорит негромко, и все так же прямо глядя мне в глаза, — если ты хочешь знать эту историю до конца, если ты хочешь понять, что я куда глубже испачкался в дерьме, чем ты думаешь — я отвезу тебя к Владу. У