У него в квартире есть тайники. Бутылки тоже есть, с прозрачным алкоголем, с разноцветным алкоголем, с вином, а в морозильнике бутылка крепкого ледяного Ору́хо, из виноградных выжимок, подарок от крестьянина, которому он помог, работая в детективном бюро Хайдеггера.
Ему хочется сесть, но он задерживается у оконной шторы, смотрит на улицу, как наконец-то опускаются сумерки и температура вместе с ними. Улица медленно пробуждается. Чилийцы на первом этаже выставили на тротуар стулья, а цыгане в одноэтажном домике слева открыли окна. Они спокойно беседуют друг с другом, и он не пытается понять, что они говорят, он предпочитает бормотание, а нищие испанцы и нищие уроженцы Мальорки, живущие здесь, начинают возвращаться с работы, опущенные плечи, сгорбленные спины, усталые лица, довольные лица, еще один день работы, еще один день в жизни низкооплачиваемых, еще один день с едой на столе, еще один день в надежде на то, что дети будут жить лучше, чем они сами.
Они спят пару часов, отдыхают, убирают в доме, а потом выходят, потому что наступает время второго дыхания, и тогда оживают все, независимо от того, каким был день. Кофе, пиво, неспешная прогулка по району, сплетни с соседями, лай собак, беготня детей, удары мячей о стену, и темнота, которая медленно укрывает деревья, зеленеющие, несмотря на жару и засуху.
Но этот час еще не наступил.
Сейчас собираются алкоголики, у которых есть работа, в ресторане Las Cruces. Те, что сидели там весь день, так и сидят, а новые застрянут надолго.
Включается белая вывеска с логотипом «Кока-Колы», крутятся лопасти машины для дробления льда, размешивая густую массу лимонных льдинок, Тим замечает владельца, жирного Рамона, выходца из Андалузии, который вытирает прилавок ветхой тряпкой, пока его кубинская жена Ванесса встряхивает пакеты с чипсами, чтобы те снова стали пузатыми, как новые. Одна из проституток с верхнего этажа над рестораном приезжает на работу, паркует свой красный мопед между двумя машинами, здоровается с мужиками в баре, слегка выпячивает грудь, чтобы их порадовать, и исчезает в парадной семиэтажного дома.
Никто не ездит в отпуск. Ни у кого на это нет денег. Если куда-то едут, то едут домой, к родственникам. Все всегда дома в какое-нибудь время суток. Все знают всех, и благодаря этому у них хватает ума понять тех, кто не хочет знать вообще никого. Они думают, что он, швед, el Sueco, один из тех, кто стремится к одиночеству, несмотря на то, что ему хотелось бы быть одним из них, по-настоящему, но они его таким не считают, они знают, кто он, почему он здесь, и они его жалеют. Он их не пугает, но его судьба пугает их, да и что бы они могли ему сказать?
Они знают, что ничего нового не произошло и не выяснилось.
Они не хотят, чтобы им напоминали о грусти и тоске, которую они носят в сердцах, им хватает своих забот, они могут мысленно убежать от него и от Эммы, но не могут это совершать каждый божий день, ни у кого нет на это сил, а уж у него самого меньше всех.
В семье Адаме начинается драка, крики и плач. Отключись. Позвони в социальную службу.
Однако в этот вечер они быстро затихают и скоро опять смеются все вместе.
Тим хочет спать, идет в ванную, достает из ржавой настенной аптечки упаковку Stesolid[21], берет одну таблетку, пытаясь не смотреть на себя в зеркало и стараясь сосредоточиться на вони из канализации, которая просачивается из клоак города, перегруженных в разгар туристического сезона. Система, рассчитанная на четыреста тысяч местных жителей, пытается справиться с естественными нуждами двух миллионов человек, и эта мысль заставляет его побыстрее уйти из ванной комнаты.
Кровать под ним проседает, как море, разделенное пополам, пружины вонзаются в спину, он тянется за пультом, включает вентилятор под потолком, и вскоре тот, как вращающиеся врата в рай, охлаждает тех, кому путь в рай заказан, кому дорога одна – вниз, в ад, в настоящую геенну огненную, где они разогреются до того, что воспламенятся сами.
Химия разбирает его мозг на части. Слова отделяются друг от друга, не успев оформиться в мысль, он превращается в ничто, чуть большее, чем разрозненные потоки слов, которые пугаются друг друга, а вентилятор разбрасывает буквы по темной комнате, пицца, крик, дети, изнасилование, захват за горло, слова превращаются в белую пыль, летают в воздухе, слова мексиканца, твои слова, Эмма, их не уловить, они неправильно написаны, «pa pa, U watch me»[22], он делает выдох, и с воздухом все исчезает.
В доме совершенно тихо, когда Тим просыпается спустя несколько часов. Темнота улеглась за окном, и через шторы с улицы просачиваются только несколько лучиков света.
Он помнит, куда ему надо идти.
Duty time[23].
Он надевает бежевый льняной костюм, белую рубашку, серые сандалии-эспадрильи. Расчесывает рукой свои светлые волосы, у него на голове существует, как он говорит, автономное королевство, поскольку его густая и непокорная шевелюра никогда ему не подчинялась.
Из машины по пути к району El Arenal ему видна черная полоса моря между низкими домиками популярного микрорайона Ciudad Jardín. В бухте стоит американский авианосец, темный монолит с редкими огоньками, но он все же отлично виден на фоне графитово-серого неба. Большинство из его шести тысяч моряков сейчас на берегу, завоевывают город, то есть пьют, принимают наркотики или шляются с проститутками. Военный корабль выйдет из бухты завтра и направится на Ближний Восток, в Катар, в один из тех неразрешимых конфликтов между людьми или внутри них самих: шииты или сунниты, нефть или газ, брать взятку или нет, нюхнуть дорожку кокаина или отказаться, сдаться или держаться, нажать на курок или нет. Человек лежит на якоре в черной бухте, цепь слаба, а якорь слишком легок, дно из мелкого песка, но никому до этого нет дела.
На подиуме у моря диджей поднимает одну руку, а второй прижимает к уху наушники, покачивает головой в такт тем ритмам, которые он направляет в сторону двух сотен человек, собравшихся в El Arenal на торжественное открытие клуба на пляже. Кожа танцующих женщин блестит в свете прожекторов, кажется, что она стекает с их тел. Люди теснятся у бара, пытаются привлечь внимание мечущихся за стойкой барменов, сегодня спиртное бесплатно, надо воспользоваться случаем. Новый клуб построен на бетонном фундаменте, нависающем над пляжем, и Тим не знает, кто его владелец. Такие вещи никогда нельзя