— Я, конечно, не хотел бы проявить неуважение, — заламывая руки, проговорил Сайлас. — Но, может, вам будет угодно дать хотя бы по двадцать пять за бочонок?
— Не будет. — Эрон разглядывал ногти. — Вино у тебя и вправду отменное, но и здесь, и по дороге назад к кораблю найдется еще множество виноторговцев, которые с радостью примут мое предложение. Если тебе не нужна эта сделка, я обращусь к кому-нибудь из них. Ты этого хочешь?
— Нет, я… — Сайлас сглотнул и наморщил лоб. — Я очень хочу продать вам вино, я же ради этого сюда и пришел. Но пятнадцать сантимов…
— А у меня есть идея получше. Почему бы не сойтись на четырнадцати сантимах за бочонок? — В зеленых глазах Эрона блеснули озорные и недобрые огоньки. — Считаю до десяти! Принимай решение, а то скину еще сантим!
Мира отвела глаза, ей было неловко. Клео открыла рот… но вовремя вспомнила, что Эрон при желании мог сотворить с ее тайной, и вновь закрыла его. Он желал получить это вино по самой низкой цене, которой сумеет добиться. И дело было не в скудости средств. Клео знала, что у Эрона при себе достаточно денег для покупки множества бочонков даже по самым заоблачным ценам.
— Значит, быть по сему, — выговорил Сайлас сквозь зубы, словно преодолевая сильную боль. Мельком посмотрел на Фелицию и вновь обратился к Эрону: — Шестнадцать бочонков по четырнадцать сантимов за каждый. Пусть у моей дочери будет свадьба, которой она заслуживает…
— Вот и отлично. Как всегда уверяли вас мы, оранийцы…
Чуть улыбаясь одержанной победе, Эрон запустил руку в карман, вытащил тугую скатку казначейских билетов и стал отсчитывать их в протянутую ладонь Сайласа. Было вполне очевидно, что сумма сделки составляла лишь малую долю наличности, имевшейся у молодого вельможи. И, судя по ярости в глазах Сайласа, от него не укрылось, что оскорбление было намеренным. Эрон же продолжал:
— Как всегда уверяли вас мы, оранийцы, виноград способен кормить ваше племя до самого конца времен.
Тут откуда-то слева к лотку Сайласа подошли еще двое.
— Фелиция, что ты делаешь? — спросил низкий голос. — Почему не с подружками, не наряжаешься к вечеру?
— Я сейчас, Томас, — шепнула она в ответ. — Только закончу здесь и сразу пойду.
Клео повернула голову. У обоих парней были темные, почти черные волосы, глаза цвета темной меди и прямые брови. Оба — рослые, широкоплечие и дочерна загорелые. Томас — старший из двоих, чуть за двадцать, — смотрел то на отца, то на сестру.
— Что-то произошло?
— Произошло? — ответил Сайлас сквозь зубы. — Да так, ничего. Я тут вино продать договариваюсь…
— Неправда. Ты чем-то расстроен, я же вижу.
— Нет.
Второй паренек хмуро посмотрел на Эрона, потом на Клео и Миру.
— Они хотели надуть тебя, отец?
— Йонас, — устало проговорил Сайлас. — Это тебя не касается.
— Касается, отец, и еще как! — Йонас смерил Эрона взглядом, полным откровенной неприязни. — Сколько этот человек собрался тебе заплатить?
— По четырнадцать за бочонок, — с небрежным превосходством бросил Эрон. — Красная цена, которую твой отец с большой радостью принял.
— Четырнадцать? — яростно переспросил Йонас. — И ты осмелился вот так его оскорблять?
Он даже подался вперед, но старший брат схватил его за рубашку:
— Остынь!
Темные глаза Йонаса метали молнии.
— Я не могу позволить, чтобы над отцом издевался всякий ублюдок, разодетый в шелка!
— Ублюдок? — В голосе Эрона зазвенел лед. — Ты кого ублюдком называешь, крестьянин?
Томас не спеша повернулся, его взгляд кипел гневом.
— Тебя, ублюдок. Мой брат назвал ублюдком тебя.
Клео показалось, что под ногами начала разверзаться земля. Эрона можно было обзывать любыми словами, только не этим. Немногие знали, но он таки был ублюдком. Побочным сыном. Бастардом. Родился от белокурой красотки, некогда приглянувшейся отцу. А поскольку супруга Себастьяна Лагариса своих детей иметь не могла, она с момента рождения приняла мальчика как собственного. Белокурая служанка, настоящая мать Эрона, вскоре умерла при загадочных обстоятельствах, выяснять которые никто не осмеливался ни тогда, ни теперь. Однако людям рот не зашьешь. Слухи не минули ушей повзрослевшего Эрона, и мальчик вскоре сообразил, что к чему.
— Принцесса? — негромко спросил Теон, словно ожидая приказа вмешаться.
Клео взяла его за плечо, удерживая на месте. Усугублять положение не стоило.
— Идем, Эрон, — сказала она и переглянулась с Мирой. Та беспокойно отставила второй стакан, за который было принялась.
Но Эрон все смотрел на Томаса.
— Как ты смеешь оскорблять меня?
— Лучше прислушайся к совету подружки, — посоветовал Томас. — И чем скорее, тем лучше.
— Как только твой батюшка доставит мое вино, я с радостью удалюсь.
— О вине можешь забыть, — сказал Томас. — Давай топай отсюда и считай, что тебе повезло. Мой отец слишком доверчив и не знает цены собственному труду, а я знаю!
Эрон ощетинился. Опьянение и обида сорвали с него маску спокойствия и наделили храбростью, не слишком уместной перед лицом двоих рослых, крепких пелсийцев.
— Ты хоть представляешь, кто я такой?
— А нас это волнует? — И братья переглянулись.
— Я — Эрон Лагарис, сын Себастьяна Лагариса, владетеля Кручи Старшего. И я стою здесь, на вашем занюханном рынке, в обществе Клейоны Беллос, оранийской принцессы. Извольте выразить почтение нам обоим!
— Это уже не смешно, Эрон, — прошипела Клео сквозь зубы. Зря он так себя повел.
Мира подошла к ней и крепко взяла ее за руку, словно подавая сигнал: пошли отсюда!
— О-о, ваше высочество, — отдавая шутовской поклон, насмешливо выговорил Йонас. — Ваши светлости, или как еще прикажете вас называть! Что за честь! Ваше присутствие аж прямо глаза слепит…
— Голову бы тебе отрубить за подобную непочтительность, — невнятно выговорил Эрон. — И тебе, и отцу твоему… И сестренке…
— Оставь в покое сестру! — зарычал Томас.
— Дай угадаю? У нее свадьба сегодня, так она уже, наверно, брюхата? Я слышал, пелсийские девки не дожидаются свадьбы, они и так готовы раскинуть ноги перед всяким, у кого найдется пара монет… — И Эрон подмигнул Фелиции, на лице которой боролись обида и возмущение. — Так вот, у меня есть немного деньжат… Может, уделишь мне полчасика?
— Эрон! — резко осадила его Клео.
Он вел себя так, словно ее вовсе здесь не было, но она даже не удивилась. Йонас свирепо обернулся в ее сторону. Взгляд у него был такой, что она почти физически ощутила ожог.
Томас, которому, кажется, была свойственна чуть большая сдержанность, обратил на Эрона самый смертоубийственный взгляд, который Клео в своей жизни видала.
— Голову бы тебе оторвать за такие слова о сестре…
Эрон улыбнулся одними губами:
— А ты попробуй.
Клео оглянулась через плечо на переминавшегося Теона, которому она только что, по сути, приказала не вмешиваться. Теперь стало ясно, что поправить положение дел не в ее