Он перехватил Леру за запястье и сделал шаг вперед. Он не обращал внимания на девочку, вышедшую из комнаты на шум. Она не интересовала его совершенно, как и все эти годы. За все время он не написал Оксане ни одного письма, и ни разу не спросил о ней Леру. И сейчас вспоминать о том, что у него есть еще одна сестра не собирался.

Не ослабляя хватку, он завел Леру на кухню и захлопнул дверь.

«Это больше не твой дом. Мне плевать, как вы жили до этого. Теперь все будет иначе», — сказал он, усадив сестру на стул.

В этот момент проем начало заволакивать туманом. Кажется, Виктор не только не хотел, чтобы Мартин вмешивался в их разговор, но и чтобы он его слышал.

Если решетки Мартин мог подменить, то что делать с туманом он понятия не имел. Конечно, он мог потом докопаться до этих воспоминаний силой, но что в этом толка, если слова, сказанные сейчас достигнут своей цели?

Мартин слышал только интонации. Виктор говорил с нажимом, Лера — с вызовом. Лера злилась все сильнее, а в голосе Виктора все чаще звучали мурчащие нотки Виконта. Лера что-то выкрикнула и, кажется, что-то разбила. Наступили несколько секунд звенящей тишины, после которой из тумана раздался резкий, короткий звук.

Мартин сначала не понял, что случилось. Думал, что кто-то еще что-то уронил, но потом до него дошел смысл произошедшего.

Звук удара.

Дальше говорил только Виктор, очень холодно, больше не стараясь очаровать собеседницу и не строя сложных предложений. Фразы были рубленными, а под конец интонации стали приказными.

Кажется, Лера с ним соглашалась.

Следующее воспоминание — туман в проеме рассеялся. Виктор лежал на неразложенном диване и смотрел в поток. Вокруг было темно. За окном выл ветер.

«Ты что, ударил ее?..»

— Да. И что дальше? — спросил он без единой эмоции.

«Тебе не кажется, что это не лучший способ восстановить отношения с сестрой?»

— Мне не нужны прежние отношения с сестрой, Мартин. Если ты не заметил, здесь как в курятнике. Темно, грязно и эти три клуши понятия не имеют, когда пойдут на бульон. Это не дом. Здесь не было ремонта с тех пор, как я уехал. У них развалился кухонный шкаф, и они просто прислоняют дверцы к нижним отсекам. А с верхних они их сняли и сложили рядом. Эта рухлядь, судя по пыли, лежит там пару лет.

«Это повод бить девушку?»

— Я ударил ее потому, что она возражала. И она заткнулась, выслушала меня и сказала, что я прав. И даже извинилась. Нет, Мартин, никакого правильного мира. Я здесь хозяин. Иначе не будет. Хочешь посмотреть город? — внезапно предложил он.

«Что?..»

— Хочешь посмотреть город, Мартин? — повторил Виктор. — Я тебе уступлю. Мы оденемся, пойдем на прогулку, выпьем кофе. Что угодно. Можем даже зайти в бордель.

«Виктор, какого черта?!»

— Ты скоро умрешь, — с сожалением сообщил он. — Прости. Так будет лучше для тебя же. Ты не хочешь видеть того, во что я собираюсь превратить свою жизнь. Я не хочу причинять тебе лишней боли.

«Что ты собрался делать?..»

— Помнишь, как мы пили в баре с Ришей? Даже в легком опьянении я слышал тебя гораздо глуше. У Леры есть… знакомый. Студент-психиатр, крадущий проштампованные рецептурные бланки. Работает вместе с местными изготовителями эфедрона…

«Ты слышишь себя? Ты только приехал в город, и собираешься связываться с местными барыгами? К тому же да будет тебе известно, рецептурные бланки подлежат учету, и уж точно туда, где хранятся они и печати не пускают практикантов», — с презрением отозвался Мартин.

— Если практиканты не делятся с кем-то у кого есть ключи. Бланк подделать просто, просто подделать подпись, а печать там всегда стоит настоящая.

«И что, ты собрался сесть на наркотики, к тому же низкосортные, только чтобы избавиться от меня? Ты знаешь, что я никуда не денусь, если не покончу с собой. А делать это один я не намерен. Кстати, ты не поинтересовался, откуда у четырнадцатилетней девочки такие знакомые?»

— Не только мы росли в плохих компаниях. Мне не нужно избавляться от тебя, Мартин. Мне нужно, чтобы ты не мог меня видеть и мешать мне. Постоянно ловить тебя не входит в мои планы — думаешь, я не знаю, что ты начал думать о самоубийстве, как только я убил Мари? Но не переживай. Мы начнем с лекарств. За все, что ты для меня сделал, ты заслуживаешь легкой смерти или милосердного забытья.

«Не слишком ли легко мы стали врагами?»

Мартин чувствовал, что остальные вопросы будут бесполезны.

— Я тебе не враг. И никогда им не буду. Но теперь все будет так, как я скажу. И ты не должен от этого страдать. Так что, мы пойдем смотреть город?

«Идем», — тихо ответил Мартин.

Виктор улыбнулся темноте. Так, как улыбался когда-то в прошлой жизни.

И они пошли. Мартин, скорее по привычке, укрывал горло шарфом — Вик быстро простужался, а ветер в этих краях был гораздо злее.

Виктор стоял, облокотившись о подоконник. Мартин чувствовал его напряжение, но стоя на улице и подставляя лицо сырому весеннему воздуху, он не мог предложить ему других чувств, кроме бесконечной тоски.

Их дом находился недалеко от вокзала. Изредка в ночной тишине раздавались отзвуки объявлений о прибытии и отбытии поездов. Где-то выли собаки.

«Чудный город, Мартин, просто прелестный», — скептически произнес Виктор, оглядывая серые панельные пятиэтажки, тонущие в темноте.

— Это не я нас сюда привез. Мог бы, раз уж решил меня убивать, остановиться у моря на день. Или хотя бы найти какую-нибудь полянку поживописнее, — невесело усмехнулся Мартин.

И почувствовал, как его сознание полоснуло чужой болью.

Виктор и правда не хотел его убивать. Он думал, что то, что он делает — милосердие.

И, кажется, он был уверен, что не может иначе.

Мартин дошел до вокзала, и почти час стоял на перроне, глядя на уходящие поезда. Их желтые окна в синих сумерках казались единственным оставшимся в мире светом. Проводив взглядом последний поезд, Мартин развернулся к вокзалу.

«Куда хочешь пойти?..»

— Знаешь, Вик… В этом городе у меня есть единственное дело, которое я хотел бы сделать, раз уж у меня так мало времени.

На вокзале он купил блокнот, ручку и пластиковый стаканчик с кофе.

«Ты не мог бы отвернуться?» — про себя обратился к Виктору Мартин.

«Что?..»

«Ты не мог бы отвернуться, Вик? Слушай, ты оставил мне сколько, сутки жизни? Могу я побыть нормальным человеком и написать предсмертную записку?»

«Да… Хорошо».

Оставшись в одиночестве Мартин, вздохнув, начал писать первое письмо. Закончив, он начал писать второе. На первом он быстро написал несколько слов, и сунул его в карман. На втором аккуратно вывел «Вику», сложил вчетверо и убрал в другой карман.

Мелькнула мысль вернуться на перрон и броситься под