– Может быть, еще встретимся, – сказал Хэмблдон.

– Надеюсь, – сердечно ответил его собеседник.

Оба дружелюбно улыбнулись и после неловкой паузы откинулись на свои места.

Поезд с грохотом летел по рельсам и все больше ускорял ход. «Ход-вперед, ход-вперед» – лихорадочно отстукивали колеса, словно им наскучила вся эта поездка. По вагону прошел проводник и погасил лампы. После этого бледные лица пассажиров стали еще мертвенней и неподвижней. В воздухе висел запах табачного дыма. Все выглядело затхлым и унылым. Шум состава перекрыл хриплый смех мисс Валери Гэйнс, упивавшейся остроумием мистера Ливерсиджа. Потом она встала с места – немного мешковатая в своем меховом пальто – и двинулась по узкому проходу. Покачиваясь и хватаясь за спинки сидений, она споткнулась и упала на колени Джорджа Мэйсона. Тот безразлично пошлепал ее по спине и скорчил гримасу Гаскойну, который пробормотал что-то вроде: «Дитя природы». Мисс Гэйнс взвизгнула и вскочила на ноги. Проходя мимо Хэмблдона и высокого мужчины, она остановилась и сказала:

– Я иду в спальное купе. Здесь это «люксом» называют. Боже, что за поезд!

Пошатываясь, девушка пошла дальше. Когда она открыла дверь, в вагон хлынул железный грохот и лязг колес. С улицы ворвался влажный ночной воздух с едким запахом дыма. Какое-то время девушка возилась с дверью, стараясь закрыть ее с внешней стороны. Они увидели, как мисс Валери маячит за матовой панелью, борясь с ветром. Потом Хэмблдон встал, захлопнул дверь, и девушка исчезла.

– А вы взяли себе спальное купе? – спросил высокий мужчина.

– Нет, – ответил Хэмблдон. – Заснуть я все равно не засну, а в купе будет только хуже.

– Наверное, вы правы.

– Каролин и Мейер уже спят. Из всей труппы только они решили взять себе спальные места. Ну, и юная леди, которая любит сорить деньгами. Я про Валери.

– Да, я заметил это еще на корабле. Кто она? Старина Пофмрет Гэйнс, наш капитан, не ее родственник?

– Она его дочь. – Хэмблдон снова подался вперед. – Сложите Академию драматического искусства с кучей карманных денег, ненасытной жаждой славы и желанием увидеть слово «актриса» в своем паспорте – и вы получите Валери Гэйнс.

– Хорошо она играет?

– Ужасно.

– Тогда как…

– Помфрет, – коротко объяснил Хэмблдон, – и связи.

– Не самый честный путь в слишком популярную профессию.

– Так уж у нас все устроено, – пожал плечами актер. – В театральных делах повсюду сплошной блат и кумовство. И это всего один пример.

Голова Сьюзен Макс стала клониться набок. Хэмблдон взял дорожную подушку и подсунул ей под щеку. Она не проснулась.

– Вот кто настоящая актриса, – сказал он, снова подавшись вперед. – Ее отец был антрепренером и с детства играл в труппе своего отца. Сьюзен гастролирует уже больше сорока лет. Это у нее в крови. Она может сыграть кого угодно, от светской дамы до проститутки, и сыграть отлично.

– А мисс Дэйкрес? Или лучше сказать – миссис Мейер? Я всегда путаюсь с женатыми актерами.

– Всегда и везде она была Каролин Дэйкрес. Ну, если не считать гостевых книг в отелях. Каролин – великая актриса. И не думайте, что я говорю это для красного словца. Она правда великая. Ее отец был сельским священником, но по материнской линии у нее, кажется, есть какая-то связь с театром. Каролин вступила в гастролирующую труппу, когда ей было семнадцать. Восемь лет она ездила по провинциям, пока не устроилась в Лондоне. С тех пор ее единственным занятием был театр. – Хэмблдон замолчал и с извиняющимся видом развел руками. – Боюсь, я слишком много болтаю о своей работе.

– Почему бы нет? Я люблю, когда люди говорят о своей профессии, и не понимаю, почему это не нравится другим.

– Но сами этого не делаете.

Высокий мужчина поднял одну бровь.

– Я в отпуске. Когда мисс Дэйкрес вышла замуж за мистера Мейера?

– Десять лет назад, – коротко ответил Хэмблдон.

Он обернулся и бросил взгляд в глубину вагона. Театральная труппа Каролин Дэйкрес устраивалась на ночь. Джордж Мэйсон и Гаскойн закончили игру в вист и натянули пледы до самых подбородков. Комик накрыл голову газетой. Юный Кортни Бродхед еще бодрствовал. Мистер Ливерсидж дремал с открытым ртом, и черты его лица, безупречно подтянутые днем, несколько обвисли. Собственно, спали все, кроме Бродхеда. Хэмблдон взглянул на часы.

– Полночь, – сказал он.

Полночь. Незнакомая страна, быстро мелькавшая за окнами, тоже погрузилась в сон. Озаренные луной одинокие фермы, стада овец, дремавшие или щипавшие свежую траву, крутые холмы, волна за волной пробегавшие в оконных рамах, и усыпанные белыми цветами заросли кустов, которые заставили прослезиться Сьюзен: все это было совсем рядом – только руку протяни – и в то же время в каком-то другом мире, не имевшем никакого отношения к бешено мчавшемуся поезду с его торговцами, актерами и туристами.

Ему пришло в голову, что очарование железнодорожных путешествий как-то связано с этим странным противоречием между отчужденностью окрестного пейзажа и сознанием того, что он совсем близко. На любой станции можно разрушить чары и выйти из поезда в реальный мир. Но пока мы остаемся в вагоне, все, что находится снаружи, выглядит только сном. Прекрасной сказочной страной… Он закрыл глаза и почти сразу же заснул, погрузился в поток долгих и тревожных сновидений, которые постоянно нарушало чувство дискомфорта. Проснувшись в очередной раз, он обнаружил, что окоченел от холода. Хэмблдон, как он заметил, все еще не спал.

Их состав все время поворачивал. Высокий мужчина представил себе гигантский штопор, по которому поезд нарезает бесконечные круги. Он взглянул на часы.

– Господи, помилуй, – пробормотал он. – Десять минут третьего. Не нужно было спать. Сон сидя – это какое-то недоразумение.

– Десять минут третьего, – повторил Хэмблдон. – Самое время для задушевных разговоров. Вы уверены, что не заснете?

– Абсолютно. О чем мы говорили, пока я не отключился? О мисс Дэйкрес?

– Да. Вы спрашивали о ее браке. Трудно сказать, почему она решила выйти замуж за Альфреда Мейера. Во всяком случае, не из-за того, что он крупная шишка в «Инкорпорейтед Плэйхаус». Каролин не нуждается в таких подспорьях. Она сама себе хозяйка. Возможно, она вышла за него потому, что он – воплощенная заурядность. Это позволяет сбалансировать ее собственный характер. У нее поистине артистический темперамент.

Высокий мужчина поморщился. Хэмблдон употребил выражение, которое он не выносил.

– Не поймите меня неправильно, – серьезно продолжал актер. – Алф – хороший парень. Он прекрасно разбирается в делах. Но… Скажем так – романтизма в нем немного. Он живет только бизнесом. Организовали дело двое – Алф и Джордж Мэйсон. Я работаю в «ИП» уже двенадцать лет. Играл в восьми пьесах, и почти всегда в паре с Каролин.

У Хэмблдона была актерская привычка придавать каждой своей фразе драматический характер. Он говорил красивым, хорошо поставленным голосом, в котором звучали романтические нотки.

– Она чудесный человек, – добавил он.

«И из этого следует, – заключил его собеседник, –