Казалось бы, запустение царило тут долгие годы. И все же едва различимая на земле тропка говорила, что захоронение кто-то навещает. И не для поддержания чистоты. Наметенные снаружи ветром пыль и сухие листья, похоже, не убирались с той поры, как гробница осталась без дверей.
Устраивать в ней обыск ван Бьер повременил. Не обнаружив угрозы, он вернулся к связанному курсору, который был пока единственным доказательством того, что здесь и впрямь творится нечто плохое.
Увидев человека с мечом, пленник задергался и завыл еще громче. Но не от радости, что кто-то откликнулся на его зов, а от страха. Небось, решил, что Баррелий – из числа тех, кто привязал его к дереву, и идет его убивать.
– Все в порядке, святой сир. – Монах приложил палец к губам. – Я не разбойник. Я – честный горожанин, который пришел на могилку к родственникам и услышал, как вы тут шумите. Тише, прошу! Сейчас я выну у вас изо рта тряпку, но сначала вы пообещайте, что не будете орать. Договорились?
Курсор судорожно затряс головой, что явно означало «да». Ван Бьер нахмурился: поспешность, с которой святой сир принял его условие, выглядела подозрительной. Да только куда деваться? И пленник был избавлен от кляпа несмотря на то, что Баррелий ему не поверил.
– Немедленно освободи меня! – не закричал, но решительно заявил он, как только смог говорить. – Я – курсор Таврий! Я служу в Надзорной палате при Главном Капитуле и являюсь носителем «малого ключа», действительного во всех четырех землях Эфима!
Для носителя столь важной регалии Таврий выглядел слишком молодо – я бы дал ему на вид лет двадцать пять. Он был среднего роста, средней комплекции и довольно средней наружности. Сними с него балахон и обряди в простую одежду, и он легко затеряется в толпе. Разве что курсорская тонзура все еще будет выдавать в нем божьего слугу.
Но как бы то ни было, человек без особых примет сам по себе был примечателен. Особенно привязанный ночью к дереву посреди кладбища.
– Что с вами приключилось, святой сир? – осведомился кригариец, не торопясь разрубать Таврию путы. – Нарвались на грабителей могил или некромантов?
– Ты что, не слышал мой приказ?! – возмутился курсор. – И как тебя самого зовут, позволь спросить? Порядочные горожане не бродят по кладбищу спозаранку. А тем более с детьми! Уж очень это попахивает на э-э-э…
Наверное, он хотел сказать «на совращение малолетних», но промолчал. Не рискнул проверять, как воспримет его гипотезу незнакомый человек с мечом.
– Меня зовут Баррелий ван Бьер, – представился монах. – И раз вы член Надзорной палаты, значит, имеете представление, кто я такой.
Таврий, прищурившись, всмотрелся ему в лицо.
– Ты язычник! – припомнил священник чуть погодя. – Один из тех, что некогда поклонялись лжебогине Кригарии и живы по сей день. Я мог бы заподозрить, что ты причастен к нападению на меня, но не стану. Будь оно так, зачем тебе сознаваться слуге истинного бога в том, что ты молишься древним идолам? Ведь без твоей подсказки я бы тебя и не узнал… А теперь руби веревку – те, кто меня связал, могут вот-вот вернуться.
– Вы не ответили на мой вопрос, святой сир! – заметил Баррелий, и не думая подчиняться.
– Нет, вы гляньте, какая вопиющая наглость! – Щеки курсора побагровели. – Кто вообще дал тебе право спорить с проводником божье силы?
– Я лишь хочу выяснить, что тут стряслось, – как ни в чем не бывало ответил Пивной Бочонок. – Неужели в моем любопытстве есть что-то постыдное?
– А я, между прочим, задал тебе тот же вопрос! – напомнил Таврий.
– Так и есть, – согласился ван Бьер. – Только это вы привязаны к дереву, а не я. И раз уж я язычник, могу просто сделать вид, будто прошел мимо и не заметил вас. В конце концов, меня не касается, с кем вы повздорили и останетесь ли в живых.
– Да как… да как ты смеешь! – вновь зашипел курсор, но кригариец был невозмутим.
– С другой стороны, – продолжал он, – если на вас напали те же люди, с которыми я хочу поквитаться, почему бы нам не помочь друг другу? Кто знает, возможно, мне даже посчастливиться отыскать блитц-жезл, который у вас отобрали. Готов поспорить, утрату столь ценной вещи Капитул вам не простит.
– Ах ты интриган! Хитрый богомерзкий проходимец!
– Очень жаль. Ну что ж, прощайте, святой сир! Я не верю в вашего бога, но все равно желаю вам выпутаться из этой передряги живым. Наверняка кому-то еще кроме меня взбредет на ум гулять среди могил в такую рань и он вас не оставит… Удачи!
И монах, развернувшись, зашагал прочь. Вернее, сделал вид, что зашагал, поскольку был уверен, что этот разговор еще не окончен.
Он редко ошибался в людях. Не ошибся и на сей раз.
– Постой, кригариец! – окликнул его Таврий. – Хорошо, твоя взяла! Прости мне мою злость и гордыню. Ты был столь добр, пожелав меня спасти, а я повел себя неблагодарно. И недостойно. Не иначе, минувшей ночью я столько всего натерпелся, что у меня ум за разум зашел. Прости еще раз. Видит Громовержец, я не хотел тебя оскорбить.
С нами как будто заговорил совершенно другой человек. Ан нет, у дерева стоял все тот же курсор. И ван Бьер все еще был не прочь узнать, как Таврий тут очутился. Тем паче впервые в жизни перед язычником-кригарийцем извинялся слуга Громовержца. Не просил пощады, как это было в Промонтории с курсором Гириусом, а извинялся сам, по доброй воле… Ну или почти по доброй. И искреннее удивление на лице моего друга говорило о важности сего исторического момента.
– Ты уже знаешь, что я служу Надзорной палате Главного Капитула, – продолжил священник после того, как Баррелий вернулся. – Это означает, что я не участвую в богослужениях, а делаю лишь вспомогательную работу: проверяю поступающие к нам жалобы и донесения. И на Тотенштайн прибыл по этой же причине. Здешние могильщики стали замечать по ночам в старой части кладбища странных людей. А поскольку мы уже не однажды изгоняли отсюда сектантов и некромантов, новые сведения тоже нуждались в проверке.
– И вы явились сюда ночью один, без храмовников? – усомнился ван Бьер. – Как-то это странновато выглядит.
– Храмовникам нет равных, когда надо устроить большую и шумную облаву, – пояснил Таврий. – Но для тайной слежки они, увы, непригодны. Мне же хотелось сначала удостовериться, что могильщики не ошиблись, и лишь потом давать ход этому делу. За ложную тревогу меня бы не похвалили.
Кригарийца такое объяснение