Но Баррелий тоже был не лыком шит. Это против отравителей он, как любой другой на его месте, был бессилен. Но в схватке с убийцами у него хватало ума не попадаться на их уловки. Вот и теперь он не бросился наобум во мрак, а сначала подобрал валяющийся на улице, разбитый ящик и швырнул его в подворотню.
Тут же раздался щелчок, и вылетевший из подворотни арбалетный болт ударился в каменную стену на другой стороне улочки. Судя по величине стрелы – или даже стрелки, – беглец стрелял из совсем небольшого оружия. Такого, которое удобно носилось под плащом и быстро перезаряжалось. Дабы не нарваться на вторую стрелу, кригариец обнажил свой короткий меч-«эфимец» и ринулся навстречу опасности.
Завидев угрозу, беглец выронил разряженный арбалет и, сорвав с себя плащ, швырнул тот навстречу монаху. Ловкий трюк! Без сомнения, убийца долго отрабатывал такой бросок, способный ошеломить и отвлечь противника. Вот только к Баррелию это не относилось. Собери он все плащи, которые когда-либо швыряли ему в лицо, то мог бы сшить из них парус, и не один. Поднырнув под обманку, ван Бьер тут же рубанул мечом примерно на уровне колен. Потому что знал – одновременно с финтом враг сделает выпад.
Если бы этот трюк удался, монах напоролся бы на саблю, едва налетев на плащ. Но вместо этого она лишь пронзила воздух да сам плащ в придачу. Зато кригарийскому «эфимцу» повезло больше. Он рассек противнику голень опорной ноги, и отравитель, потеряв равновесие, упал на четвереньки.
Саблю убийца при этом не выронил. И тотчас нанес новый удар, даже будучи в невыгодной позиции. Клинок рассек воздух там, где ван Бьер только что находился, и тоже мог бы зацепить ему ноги, кабы он вовремя не отпрыгнул.
Разумеется, отравитель не собирался стоять на четвереньках. Перекатившись через плечо, он хотел вскочить на ноги, но ему помешал брошенный монахом повторно ящик. Который разбился противнику о голову, и тому уже потребовалось время, чтобы прийти в себя. Только это не принесло ему облегчения. Едва он очухался, так сразу понял: разбитая макушка и звон в ушах были наименьшими из его бед. А наибольшая уперлась лезвием ему в горло и рассекла кожу на кадыке…
В этот момент я и догнал кригарийца.
Уложив поверженного врага на живот, он схватил того за волосы и пытался добиться правды. Но даже удары лицом о мостовую и врезающийся в шею клинок не заставили пленника говорить. Он издавал лишь мычащие звуки да хрипы, которые совершенно не нравились монаху в качестве ответов.
– Проклятье! Кажется, я догадываюсь, о чем ты хочешь сказать. А ну-ка проверим… – Ван Бьер снова впечатал рожу убийцы в брусчатку, а затем перевернул его на спину, разжал ему челюсти и стал ковыряться пальцами у него во рту. – Да этот сукин сын не притворяется – ему и правда нечем с нами болтать! У него там пусто!
– Он что… сам себе откусил язык? – спросил я, скривившись от отвращения.
– Если и откусил, то очень давно, – ответил Пивной Бочонок, вынув пальцы изо рта пленника и вытерев их о его одежду. – Хотя, сдается мне, что с вырезанием языка ему помогли. После того, как он стал членом Плеяды Вездесущих.
– Но он не похож на канафирца, – заметил я.
– Поэтому и остался без языка, – пояснил Баррелий. – Все чужаки-гарибы, желающие служить Плеяде, должны в знак своей верности чем-то пожертвовать. Чем-то таким, что не помешает им выполнять поручаемую работу. Вот убийцы и расстаются с языками. Затем чтобы их не пытали на допросах, когда поймают, а сразу казнили. Так спокойнее и гарибам, и их хозяевам.
– Но мы же не враги Вездесущим. Особенно после того, как я отдал им Книгу Силы Громовержца.
– Вот это меня и тревожит, – покачал головой ван Бьер. А затем, отложив меч, ухватил пленника за голову и резким движением свернул ему шею – чтобы не пачкаться в чужой крови. Не успевший ничего понять гариб взбрыкнул ногами и затих навсегда.
Раньше мне доводилось видеть подобное, но я все равно вздрогнул и попятился. Слишком уж внезапно это случилось. Да и от хруста костей у меня всякий раз мурашки пробегали по коже.
– Вот это меня и тревожит, – повторил кригариец, встав на ноги и отряхнув ладони. – Кажись, Большая Небесная Задница опять тужится и хочет вывалить на нас новую кучу дерьма. И почему яд, а не стрела в спину? Зачем все усложнять? С каких пор кого-то заботит, какой смертью я издохну? А особенно через три дня после моей встречи с тетрархом?
– Думаешь, это связано?
– Как знать, парень. Но надо срочно предупредить братьев. Тот, кто хотел угостить меня отравленным пойлом, может добраться и до них… Кстати, я снова перед тобой в долгу. И в немалом, честно говоря.
– Не заставляй меня торчать денно и нощно в борделе, и мы в расчете, – быстро нашелся я. – Уж лучше быть кабацким писарем, чем служкой у шлюх.
– Ладно, поглядим. – Баррелия не устроил такой расчет с сопливым кредитором и он предпочел отложить этот разговор на потом. – Однако чует моя печенка, что походы по кабакам для меня пока отменяются. Назревает что-то недоброе, так что пора завязывать с пьянством. А то, боюсь, в следующий раз ты не успеешь выбить у меня из рук кружку с ядом…
Глава 1
– Чего тебе, мой сладкий? – любезно осведомилась Моржиха, даже не пытаясь прикрыть свои огромные груди и иные прелести. – Ну заходи, ягодка. Не бойся – не укушу.
– Тут это… того… – Меня смутила ее беззастенчивость. Но за месяц, прожитый мною в «Садах Экларии», я на многое насмотрелся, и уже не краснел при виде голых женщин всех возрастов и комплекций. – Есть новости для ван Бьера. Мне сказали, он у вас.
Я окинул взором комнату, но не увидел кригарийца. Моржиха действительно походила на зверя, в честь которого ее прозвали (мне довелось видеть моржа в зверинце Дорхейвена), и занимала изрядное пространство своего рабочего кабинета. Вместе с кроватью, на которой она возлежала. Такой же огромной, под стать ей кроватью, на постройку которой ушло столько дерева, что из него можно было сколотить осадное орудие. На полу валялись в беспорядке сапоги и одежда Баррелия, но сам он куда-то запропастился. Неужто разгуливал по борделю голышом? Как-то это на него непохоже.
– Бычо-о-ок! – ласково позвала Моржиха и, придерживая увесистые груди, перевернулась на другой бок. Теперь я узрел ее легендарную задницу во всей красе. Вернее, это