Она улыбнулась под струями воды.
Правила и требования, попытки жить «обычной» жизнью в первые девятнадцать лет ее существования едва не стоили ей не только рассудка, но и самой жизни.
Вспышка памяти — и она вновь в стерильно белой комнате, прикованная к кровати, ремни врезаются в плоть. Запах дезинфектдезанта, легкие шаги в обуви на резиновой подошве… и крики, крики, всегда, сколько она помнит. А позднее они сидят там и обсуждают ее, словно боги.
— Лечение даёт результат, её рассудок проясняется.
— А вы уверены, что она не прекратит принимать лекарства, когда выйдет отсюда?
— Её выпустят на поруки брата. А доктор Тадж, как мы все знаем, очень уважаемый врач.
— Эшвини, ты нас слышишь? Ты должна ответить на некоторые вопросы.
Она отвечала, говоря то, что они хотели услышать. Это был последний раз, когда она притворялась «нормальной». И они отпустили ее, оставили в покое.
— Никогда больше, — прошептала она.
А самое главное, люди по-прежнему ее любили, даже такой.
Пальцы сжались. Не все. Доктор Тадж хотел ту сестру, которой она была когда-то, восходящую звездочку, чьё сияние было равносильно его собственному. И разве кому-то интересно, что та звезда медленно умирала, отчаянно пытаясь удержаться на этом чуждом, непонятном ей, небосводе?
Горячая вода вырвала ее из бездны воспоминаний, когда кожа начала протестовать от такой терапии. Выключив воду с тихим удовлетворенным вздохом, она вытерлась пушистым полотенцем персикового цвета, идеально гармонировавшим с декором ванной. Было бы так естественно облачиться в халат, висевший на двери и отправиться в спальню, но среди охотников Гильдии паранойя была не просто делом обычным, она была необходимостью.
И не зря. Потому что, когда она вышла — босиком, но полностью одетая, пистолет спрятан под рубашкой на спине, — самое опасное существо в Атланте поджидало ее.
— Назарах, — вымолвила она, останавливаясь в дверях ванной. — Какой сюрприз.
Ангел шагнул на балкон.
— Идем.
Чувствуя, что отказ будет равносилен самоубийству, она последовала за ним на свежий воздух, в ночь, окутанную густым ароматов цветов поместья.
— А Жанвьер?
— Я хорошо знаю его вкусы.
Эшвини сжала пальцы на перилах — любезность для гостей, которой она не ожидала.
— Зачем я здесь? — И зачем вы здесь?
Назарах облокотился на перила, его крылья расслабленно повисли, ничуть не утратив своего великолепия.
— Я потребовал тебя для этой охоты. Знаешь, почему?
— У меня есть опыт возвращения заложников. — В основном, вампиры, похищенные группировками экстремистов, борющихся с «грехом» вампиризма. — Я собиралась сегодня вечером собрать некоторую информацию о Моник.
— Брось. Она будет жива и невредима, пока Кэллан получает, что хочет.
— Вы говорите так уверенно.
Ангел улыбнулся, никогда в жизни Эшвини не видела подобной улыбки, на ней лежала печать вечности и тень смерти, она словно вонзалась в мозг шипами острыми, как иглы.
— Кэллан, — заметил он, — не выжил бы при моем дворе, будучи лишен некоторого ума. Он знает, что, хотя Антуан и любит поиграть в политику, Бомон, не колеблясь, убьет его, если хоть что-то случится с Моник. Так что, пока Антуан жив, за Моник можно не волноваться.
— Вы могли бы прекратить эту вражду, — сказала она, сосредоточившись на дыхании, на том, чтобы остаться в живых. — Вам надо лишь поддержать одного из них.
— Каждый должен двигаться вперед, — холодное заявление, от которого повеяло ветром вечности. — Антуан становится слишком степенным. Возможно, пора передать мантию Кэллану.
— Я думала, вы благоволите к Антуану.
— Я — ангел, и мои предпочтения — всего лишь составляющая баланса сил. — Он повернул к ней голову, на его лице было беспощадное безразличие. — Я потребовал тебя, потому что год назад ты ранила ангела, который пытался тебя взять.
Глава 4
Ее сердце подскочило и застряло где-то в горле.
— Он оказался молод и глуп, его было легко отключить и удрать.
— Ты пришпилила его крылья к стене семью арбалетными стрелами.
Сглотнув комок в горле, она решила броситься в омут с головой.
— Он ваш родственник?
— Даже если бы и был им, я не выношу полного отсутствия интеллекта у окружающих. Иган понёс наказание за свой идиотизм.
На самом деле Эшвини совсем не хотелось знать, как Назарах покарал слабого ангела, который пытался с ней позабавиться. Но всё же один вопрос её интересовал:
— Потому что он напал на охотника?.. или потому что потерпел неудачу?
Еще одна холодная улыбка.
— Спроси об этом Игана, его язык уже должен был отрасти.
Оттолкнувшись от перил, он протянул ей руку:
— Полетели со мной, Эшвини.
Даже с расстояния в целый фут она чувствовала, что он словно обмотал ее тысячами канатов: душащих, давящих, убивающих.
— Я не могу вас коснуться.
Его глаза сверкнули, она увидела в них свою смерть.
— Я столь противен тебе?
— В вас слишком много всего, — прошептала она, задыхаясь. — Слишком много жизней, слишком много воспоминаний, слишком много призраков.
Он опустил руку, на лице мелькнул интерес.
— Ты можешь узреть?
Какое старомодное выражение. Но, в конце концов, Назарах был свидетелем и создания империй и свержения королей.
— Что-то вроде того, — она отшатнулась, пытаясь найти воздух, который, казалось, весь куда-то подевался.
Когда рука Жанвьера дотронулась до ее затылка, она без возражений приняла прикосновение, словно что-то в ней тянулось, стремилось к нему. Оно касание — и вдруг летний воздух, сладкий как нектар, заполнил опаленные легкие.
— Сир, — проговорил Жанвьер, в тихом голосе прозвучало уважение. — Не уничтожайте сокровище ради мимолетного удовольствия.
— Одрина оказалась не в твоем вкусе? — поинтересовался ангел, не отрывая взгляда от Эшвини. — Я с трудом в это верю.
— Мои вкусы изменились, — свободная рука вампира легла ей на плечо. — Даже если Эш не хочет пойти мне навстречу.
Назарах минуту стоял неподвижно — и в это мгновение Эшвини была абсолютно уверена, что ангел хочет уничтожить их обоих. Её — за то, что впутала в это Жанвьера. Его — потому что предложил ей свою защиту.
Но вдруг Назарах рассмеялся, и опасность миновала.
— Она станет твоей погибелью, Жанвьер.
— Я сам выбираю свою смерть.
Распахнув крылья, Назарах улыбнулся, холодной бессмертной улыбкой.
— Возможно, наблюдать твои “танцы” с охотницей окажется даже интереснее, чем самому забавляться с ней.
Через мгновение он сорвался с балкона и исчез в небесах, такой великолепный и опасный, одновременно жестокий и мудрый.
Эшвини попыталась выскользнуть из-под руки Жанвьера, но он ее удержал.
— Так значит, ты sorcière.[2]
А ведь Жавьеру тоже не одна сотня лет, вдруг подумала она.
— Всех ведьм сожгли на кострах.
— Видишь моих призраков, Эш? — тихий вопрос.
Она была рада, что может в ответ покачать головой.
— Я вижу только то, что ты открываешь мне.
Губы коснулись ее шеи прежде, чем ей удалось-таки вырваться и повернуться к нему лицом.
— Одрина?
— Сладкий кусочек, — его взгляд переместился ей на грудь, и она вдруг поняла,